И тем не менее, «Понедельник» вам дорог. Иначе, чем мне, но дорог. Что ж, значит, книга многопространственна. Многопространственность сулит книгам долгий век, говорю это с благодарным и доброжелательным чувством. Но не собираюсь толковать, какие именно из пространств вам милы. Вы и сами это знаете, а я и так рискую прослыть занудой, силясь объяснить, что именно и почему было и есть любо в «Понедельнике» мне. Перечитал написанное — грустно стало: потусторонне выходит, будто я и впрямь разъездной лектор на хлебах «вечерних университетов культуры» тридцатилетней давности. Но инвалиду не возбраняется чуток посипеть о времени, когда и он резвым козликом шел себе в лес погуляти с рожками и ножками на местах. Так я — про время.
Отсюда поглядеть, так оно с весны 1953 года как бы само что ни день, а чуток разворачивалось ковром нам под ноги. До лета 1956 года и впрямь празднично: что ни день, то подарок. Начальство мироволило себе, а мы наивно думали, что нам. С идиллией покончило Будапештское восстание. Начальство перепугалось смертельно: стоило-де только позволить себе долгожданный перекур, крышку над кастрюлей с нами приподняло и оттуда поперли «пережитки капитализьма» (слова на «изм» произносил с мягким знаком «наш дорогой Никита Сергеевич», как положено было его именовать; так назывался фильм о нем; вот откуда «изьмы» в речах А.А.Выбегаллы, преступные с точки зрения актеров краснознаменного идеологического сектора ЦК). Стало быть, кастрюлю придется захлопнуть и держать всем весом с горьким чувством допущенной оплошности. Но захлоп снова начал слабеть, и в 1961 —1963 годах опять пошла эйфория. Было чувство восхитительной раскованности, свободы над головой для роста. Хоть и несуразные, а открывались новые возможности — вроде инициативы издательства «Детская литература» выпустить в свет «Понедельник». Ну какая это, к черту, детская книжка! Пространство школьнического восприятия в ней вопиюще мизерно, исчерпывается игрой на прологе к «Руслану и Людмиле» и двух-трех мультифильмированных русских сказках, но ведь вышла же, вот что главное! Хмелила цыплячья вера, что коршуны не вернутся в небеса, что на шее не петля, а безумной красоты оригинальный галстук.
По дате с колечка на лапке Фотончика — 190573, догадываюсь, что «Понедельник» рождался в мае 1963, ровно десятью годами раньше приговоренных в текст, а краткость избранного братьями-авторами интервала до грядущих чудес говорит сама за себя: через десять лет наши головокружительные выдумки в полном согласии с ходом истории сбудутся. Мы верной дорогой идете, товарищи! «Понедельник» был и пребудет для меня эссенцией тех лучших дней, когда казалось, что они становятся светлее в силу непреложного закона естества, так что воевать за это не с кем и выглядит по-дурацки. Какое блаженное благодушие!
Но вы совершенно правы на этот раз, Начинаевск-Сначаловск, поздравляю, и получите свои пять баллов: пока «Понедельник» протискивался на свет в темпе прогрессирующе-вялой перистальтики государственного издательства, от времени того, от благодушных теорий и от самого Никиты Сергеевича не осталось и следа. Прятавшейся нежити, защищая право володеть и княжить на крышке кастрюли с нами, пришлось выползти на свет во всем своем безобразии. На свету ей было нехорошо, глазки слепило, нежить щурилась, когтила броском и с рыва, клацала челюстями безграмотно, но свирепо, но по живому. Стало больно и отчетливо видно, что нет за ней никакого светлого естества впереди, а есть один миф, второпях и насильно сляпанный кадавр мысли и действия, недостойное чернокнижие из отовсюду отдаленного лесостепного уезда.
Нежить сама это знала. С натугой, по бумажке, неся публично пышную чушь, у себя в интиме каждый ее молекуленыш скабрезничал насчет остальных с чувством и толком греческого оратора, будучи куда осведомленнее содержимого кастрюли. А будучи осведомленнее, за версту чуял, зорче видел, какие именно нечаянные словечки смертельно опасны для нежити. И декорации, бутафория, самый звук слов «Понедельника», собранные чистой забавы ради безо всякой задней мысли, явились злонамеренны, ибо толковали о чернокнижии, поддельности, мифичности ситуаций, то есть были тем самым «чуром» в устах, который, попадись он на язык кстати, расточал сон разума, лишая нежить самой среды обитания.