И вот, случилось чудо! Нашего ректора приглашают на международный московский научный конгресс! Было это где-то после Хельсинских соглашений и прочего потепления… но до полёта «Союз-Аполлон».
Ошарашенный ректор всю ночь не мог уснуть. Под утро у него разболелась голова, но одну классную штуку он всё-таки придумал…
Под его личным патронажем в институте шарашился странный мужик Лёша Пупов. Огромный амбал, матершинник и выпивоха, бабник, холостяк и мастер на все свои воистину золотые руки.
У него было отдельное помещение, уставленное разнообразными прецизионными станками. Лёха мастерски дул стекло, резал малахит и яшму, паял серебро и дул филигрань, вытачивал удивительной красоты мельхиоровые блестящие штучки — словом был незаменим на предмет изготовления разнообразной подарочно-сувенирной продукции, каковая дарилась во всякие министерства, тресты, комиссии и прочие изобретения неутомимой совковой бюрократии.
Короче — вызывают Лёшу Пупова и дают ему творческий импульс: так, мол, и так, чтоб через месяц было чего-нибудь оригинальное, небольших размеров, в количестве… э-э-э… ну, штук пятьдесят. Но чтобы всё влезло в чемодан. А теперь иди и не греши. Работай!
Лёха напился креативной жидкости (кроме водки он ничего не признавал, а туше его одна бутылка, как иному — рюмочка) и начал размышлять.
Размыслил, тяпнул родименькой ещё сто грамм и начал.
Итогом его месячной деятельности стали пятьдесят сувенирчиков в любовно склеенных коробочках на манер ювелирных: земной шар из мельхиора на подставке из яшмы. Вокруг земного шара тоненькая проволочка-орбита и на ней — спутник а-ля Первый образца 1957 года.
Щёлкнешь по спутнику и он весело носится по орбите… прелесть!
Ректор обласкал Лёху соответствующими рублями премии и собрался в дорогу.
В самолёте он беспрестанно раскрывал чемодан и радостно любовался коробочками. А некоторые даже открывал, читал гравировку на камне подставки, щёлкал пальцем по спутнику и представлял, как он будет осчастливливать делегатов международного конгресса… о! руссишь уральский Левша! колоссаль! о, майн готт!..
И вот мерещится ему, что внутри земного шарика что-то шуршит, ежели его потрясти. Стал наш ректор крутить сувенир и так, и этак… а он, собака, развинчивается по экватору!
Развинтил… внутри бумажка, любовно сложенная вчетверо.
Раскрыл… и стал задыхаться…
На бумажке корявым Лёхиным почерком было тщательно написано химическим карандашом: «Граждане делигаты! Боритес за Мир! Привет от ЛЁШИ ПУПОВА!»
И весь оставшийся полёт в небесных высях, находясь намного ближе к Богу, чем оставшийся внизу сукин сын уральский Левша, потный ректор перебирал коробочки, тряс и развинчивал, развинчивал и тряс. Хитрый Лёха, оказывается, не во все земные шарики записки вложил… искать требовалось.
Текст записок, кстати, был везде абсолютно идентичен и вполне тянул на суровую статью о незаконной переписке с вражьим станом… откуда уже маячила свинцовая статья о предательстве Родины проклятым буржуям.
Вернувшись, ректор орал на Пупова до посинения.
А потом дал ему очередное сувенирное задание.
Так и пропал втуне благородный «Пуповский Призыв Ко Всем Людям Доброй Воли»…
А жаль — очень уж изящным было решение.
К слову… о переходе из закрытого мира в открытый. В 1989 или 1990-м одна модельерша из Свердловска получила в Париже специальный приз за оригинальность… Зовут её Лариса и её модный дом широко известен в узких кругах состоятельных людей.
Так вот, она мне рассказывала, что готовилась она к Парижу со страшной силой… первая её международная поездка, всё-таки. Коллекция у неё была посвящена, естественно, чему-то русскому… ну, босиком в сарафанах и прочих цветастых платках, под музыку Свиридова… плавно помахивая букетами из жёлтых осенних листьев. В общем, всё так национально, сентиментально и трогательно. Мол, русские люди — это не только бомбы и ракеты, а красота и стиль нежного, но страстного сердца. И билась она над этой страстью года полтора. Похудела, бедная, одни глаза остались.
А муж Ларисы, человек решительный и соображающий, ещё накануне поездки, ещё даже не потолкавшись среди модельеров и прочей художественной толпы, уже уловил недюжинный интерес забугорников к такому истинно русскому явлению, как «perestroyka».