АННИ. Хэлен — не теперь!
ХЭЛЕН. Теперь! Именно! Я хочу знать мнение Джона!
АННИ. Ты будешь выступать перед ним со своим номером?
ХЭЛЕН. Я не слишком печально выгляжу в этом наряде и в такой вот позе? Скажи — что не так? Это все деньги, деньги! Большие!
ДЖОН. Сколько же — интересно?
АННИ. Не имеет значения.
ХЭЛЕН. Тысяча долларов в неделю!
ДЖОН. Значит, водевиль… Мюзикл… И в перспективе — Метрополитен-опера. Если возьмут… с водевилем…
ХЭЛЕН (она готова начать, пережидает несколько мгновений, собирается с духом и начинает свое выступление). Моя учительница уже рассказывала вам, дамы и господа, как слово, дарованное ее руками мне, достигло души моей и сердца… Благодаря любви я обрела душу! Я обрела счастье!
ДЖОН. Не качайся, ведь это самый важный момент! Или — не важный?
ХЭЛЕН (продолжая). Поодиночке мы можем сделать так мало… Объединившись же — очень много… Только любовь… (Раздраженно). Куда мне деть эти руки?! Они мне мешают, мешают! В рот разве их засунуть?
ДЖОН. Нет, это лучше проделать с ногами. А в руки возьми цветок, очень романтично… (Убегает).
АННИ. По-моему, достойнее всего — книга. Вот так — стоишь и держишь в руках книгу, благородно и даже торжественно.
ДЖОН (вбегает, с бутылкой в руках). Это еще лучше, чем цветок! (Вкладывает в руки ХЭЛЕН бутылку).
ХЭЛЕН. Забери это!
АННИ. Джон!
ДЖОН. Что — не забавно разве?
АННИ. Не вижу ничего забавного, лишь…
ДЖОН (резко). А вы что, решили — ко всему этому можно относиться серьезно? К этому водевильному балагану?!
АННИ. Но нам необходимо все время расширять зрительскую аудиторию! И потому — все средства хороши!
ДЖОН. А если вас освистают в первую же минуту? Дрессированные тюлени! Эстрадные дивы в колготках! Господи! Откуда эти отработанные пошлые штампы! «Обрела Господа и Счастье… Благодаря любви…» Надо же придумать такое?!
ХЭЛЕН. Я верю в бога!
АННИ. Да, она верит в бога, у нее есть жизненный опыт, и она им чистосердечно и щедро делится, по-божьи…
ДЖОН. Ну так организуй ей концерты в церкви! Какая разница — где? Все равно — экспонат, выставляемый за деньги!
АННИ. Я знаю, как убога эта сцена…
ДЖОН. Нет, ты не знаешь! Твои ритуальные танцы, это постыдное шоу — унижает! О каком человеческом достоинстве можно говорить, когда смотришь подобное?! Тысяча долларов в неделю! За моральное и духовное раздевание на глазах миллионов! А я, как последний нищий, вымаливаю поездку в Италию… Нет, как — последний идиот, не уважающий себя, опустившийся, ничем не брезгующий…
ХЭЛЕН. Он пьян! Он вовсе не хочет произносить эти слова, он пьян!
ДЖОН. Я не пьян! Я действительно хочу произнести эти отрезвляющие слова! О тебе плохо заботятся, очень плохо.
ХЭЛЕН. Кто?
ДЖОН. Твоя учительница!
АННИ. Боже, дай мне выдержку!
ДЖОН. Тебе важно хоть сколько-нибудь мое мнение? Ты никогда не должна делать всего этого!
ХЭЛЕН. Но я же зарабатываю нам на жизнь! Всем нам!
АННИ (встает перед ХЭЛЕН, закрывая от нее ДЖОНА). Прочь! Отойди от нее! Кому сказано?!
ДЖОН. Чего вдруг? Я нарушаю границы твоего частного владения? Прячь, прячь ее подальше от всех! Заточи ее в самую глухую камеру твоей непостижимой, нечеловеческой тюрьмы!
АННИ (сильно берет ХЭЛЕН за плечи). Стой и слушай! Единственное его желание — пятьсот долларов на поездку в Италию! У него одна цель — эти проклятые пятьсот долларов! А на нас ему наплевать!
ХЭЛЕН. Что?
ДЖОН. Ну хотя бы четыреста, и я уберусь с ваших глаз навсегда!
АННИ. Вот, уже четыреста… Может, согласишься на триста?
ДЖОН. Я уберусь из этого дома?! Избавлюсь от этого ада! Даже бесплатно!
ХЭЛЕН. Не надо! Не надо говорить так!
ДЖОН. А как? Как?
АННИ (показывая на ХЭЛЕН). Ты ей, ей объясни!..
ДЖОН. Что я могу ей объяснить? Что ей вообще кто-нибудь может объяснить? Ее голова забита твоими бреднями, и все в них — против меня! И если уж я начал, то скажу до конца: запомни, ты так и не стала для меня хоть сколько-нибудь стоящей женой!