позволь, ты-то тут при чем?! Ты княгиня русская, что ли? Не смеши меня!
Оп, у меня новая идея. Я не буду тебя сдерживать. Мочись на здоровье. Ты понимаешь, в
чем ирония ситуации? Я сейчас прикажу тебе описаться, и ты моментально подчинишься,
потому что твоя воля в полном моем распоряжении. Прикажу обделаться – обделаешься,
высморкаться – высморкаешься, дам команду слюну пустить – пустишь. Но как погляжу,
вдохновить ты можешь только на выделения разные, с чем и живу. И тебе от этого никуда не
деться. Писай, говорю. Мочись прямо здесь, прямо в джинсы, все равно до дома еще
двадцать минут ходьбы, а по глубокому снегу и того больше. Писай! Пись-пись-пись…
Ты идешь по улице и понимаешь, что сдерживаться нет больше сил. От жалости к себе
хочешь вскрикнуть или куда-нибудь забиться. Но уже слишком поздно. Живот сводит
судорога, будто ты принимаешь невидимый удар: сначала почти обжигающая моча
заполняет трусы, затем струйки прорываются сквозь плотную ткань и бегут по ногам –
продолжается это бесконечно долго. Все связанное со стыдом продолжается долго, но так
только кажется. Ты стоишь посреди тротуара, выпучив глаза, и совершенно не знаешь, куда
деться, как перед собой оправдываться. Вслед за теплом исторгнутого нутра приходит
охлаждение – кожа на ногах чешется от вылитой на нее кислоты и крадущегося в штанины
мороза. И при всем при этом тебе не стало легче. Боль в мочевом пузыре только усилилась, а
боль от движений обострилась.
Фу. Фу, какая мерзость. Тебе должно быть стыдно. Хотя, о чем это я? Тебе давно уже не
бывало стыдно, и сегодня на нашей улице праздник. Свершилось, и какой гротескной ценой!
Ты не скоро оправишься от этого срамного приключения, поверь мне. Теперь по заранее
разработанному плану тебя начнет подтачивать изнутри червь сомнения. Сомнения в
собственной невиновности, в безнаказанности действий или, лучше сказать, бездействия. И
ждет тебя еще не одно испытание. Я тебе это гарантирую, хоть ты меня и не слышишь, хоть
до сих пор не можешь поверить, что ты – это именно ты, и все происходит именно с тобой, а
не с бедолагой из другой жизни. Горе луковое, такое жалкое – над тобой даже смеяться не
хочется, и столь глупое – непостижимо, как тебя вообще угораздило попасть в историю.
Естественно, в любой момент наше сотрудничество может закончиться – это просто, как
будто безболезненно: ты достигаешь в своем бездействии той критической точки, когда мне
остается только уволиться. Но тогда, помяни мое слово, за тебя возьмутся другие, если уже
не взялись, – иногда это происходит без официального предупреждения, в практическом
руководстве нашего профсоюза приведено несколько таких душераздирающих случаев. К
тому же совершенно неизвестно, будут ли намерения тех сил благими. А мои планы? Ты
меня не знаешь, ты не имеешь обо мне ни малейшего представления. Кто я и чего хочу,
выяснится впоследствии. Пока же знай – я не собираюсь тебя в чем-либо убеждать. Я
тормошу тебя.
Дома ты кипятишь воду, чтобы принять душ. Пытаешься стянуть брюки, а пальцы рук
онемели, а ткань омерзительно липнет к телу и не желает расставаться. Ноги сильно чешутся
– это уже не чесотка даже, скорее, кожу, невидимым снегом массируют, приятного мало. В
полуспущенных штанах ты подходишь к плите и с надеждой вглядываешься в воду– когда
же появятся нервные пузырьки, когда же вода загудит, заскулит? Лицу тепло. Сгибаешься и
изо всех сил чешешь кожу на внутренней стороне бедер, – ногти давно не стрижены, ноги и
так красные, а от расчесывания становятся почти багровыми. Садишься на табуретку, в
10
раздражении резко стягиваешь джинсы и бросаешь в дальний угол. Туда же летят насквозь
мокрые трусы и сырые, вонючие носки, ты стараешься поскорее об этом забыть. Вонь
нездоровая. Тебя приобнимает холод. Поспешно возвращаешься к раскаленной плите.
Ведра наконец-то вскипели. Тащишь их по одному в ванную комнату и расставляешь в
разных углах, надеясь, что так воздух в помещении прогреется быстрее. Встав перед
зеркалом, после некоторых колебаний снимаешь оставшиеся свитер и рубашку. Отражение.
У тебя большая грудь. Впрочем, некоторые считают, что грудь у тебя как раз маленькая.
Согласия нет ни в чем. Некоторые называют тебя женщиной привлекательной, а другие –
уродиной, остальные вообще ничего не говорят: либо отмалчиваются, либо знать тебя не