Вещественная катастрофа и финальное изъятие материи — принципиально разные вещи, даже противоположные, поскольку имеют противоположный глубинный смысл. Это по самой своей сути различные события, вытекающие из несхожих предшествующих ситуаций. Катастрофизм и финализм — два разных состояния Божественного духа, приводящие к разным решениям. Пока мы не разберемся в этом различии, нам рано раскрывать Евангелие или Откровения Иоанна Богослова, надеясь вычитать что-то такое, что прояснит для нас так всех сегодня интересующий вопрос о конце. Как может что-нибудь у нас проясниться, если мы не даем себе ясного отчета, что означает само слово "конец"? Поэтому давайте начнем с уяснения для себя этого понятия.
Создавая мир, Творец ставил перед Собой какую-то цель, делал это для чего-то. Что же было для Него в этом создании главным? И Священное Писание, и святоотеческие творения, и мудрость святой апостольской Церкви, и христианское богословие сходятся тут в одном мнении: венцом творения и его оправданием был замыслен человек. Сотворив в шестой день мужчину и женщину, Бог сказал им: "наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над зверями, и над птицами небесными, и над всяким животным пресмыкающимся по земле" (Быт. 1, 28). Человек был водружен на вершину огромной пирамиды, напоминающей ступенчатую пирамиду фараона Джосера: верхней ее ступенью, на которую он непосредственно опирался, были высшие животные ("птицы небесные, рыбы морские и звери") следующей, если спускаться вниз, — растительные и одноклеточные формы ("трава, сеющая семя по своему роду и подобию"), представляющие собой кормовую базу для высших форм и полигон для отработки и усовершенствования механизма воспроизводства жизни путем синтеза белков под управлением нуклеиновых кислот. Еще ниже расположена ступень мертвой материи — физико-химическая реальность, управляемая "законами природы". Основанием же всего служат организационные и регулятивные принципы мироустроения — физические константы, математика и логика. Тот факт, что каждая нижележащая ступень специально рассчитана на то, чтобы на ней могла расположиться следующая по высоте, подтвержден современной наукой (так называемый "антропный принцип"), поэтому можно сказать, что физика является подножьем биологии, биология — подножьем зоологии, а зоология — подножьем антропологии. Следовательно, если бы человека не было или он не удался бы в том виде, в каком был замыслен Богом, то все эти подножья утратили бы свою функцию и стали бы такими же бессмысленными, как постамент, на котором нет статуи. Правильность такого вывода доказывается следующим библейским текстом: "И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время; и раскаялся Господь, что создал человека на земле и воскорбел в сердце Своем. И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, от гадов и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их" (Быт. 6, 5). Как мы видим, стал ненужным человек, стали ненужными и животные, несущие его на себе.
Правда, благодаря праведнику Ною эти чрезвычайные меры в последний момент были отменены: Бог решил произвести от Ноя как бы новое людское племя. С помощью Потопа Он обрубил у древа человечества все ветви, кроме этой единственной, и стал выращивать из нее новую вершину пирамиды, так что необходимость демонтировать ее нижние ярусы отпала. А что, если бы праведника не нашлось? Сколько ярусов снес бы в этом случае Творец — может быть, все? Если так, то это и был бы конец света, так как он означает именно ликвидацию всей пирамиды.
Читая Библию, полезно обращать особое внимание на самые популярные ее места, так как именно из-за того, что мы часто их слышим, возникает эффект привыкания, а следовательно, и иллюзия, будто мы их понимаем, хотя на самом деле это не так. Одна из самых известных фраз Библии — та, с которой она начинается, то есть первая фраза Священного Писания вообще. Она звучит так: "В начале сотворил Бог небо и землю" (Быт. 1, 1). Что это значит? Ясно, что это было не астрономическое небо, которое Бог создал лишь во второй день и назвал "твердью", и не геологическая земля, созданная в третий день и названная "сушею". Эти "земля" и "небо" — то же самое, что "видимые" и "невидимые" в Символе Веры, Естественно предположить, что слова, которыми открывается богодухновенная книга, имеют ключевое значение и перескочить через них, как следует не вдумавшись, так же недопустимо, как, читая "Начала" Ньютона, перескочить через их первую аксиому сразу ко второй. Однако мы их как раз и не осмысливаем, торопясь перейти к более содержательным, по нашему мнению, событиям, происходившими последующие дни творения. Но понять происходящее в дни с первого по шестой невозможно, если не понять, что было создано в "нулевой день". Почему, прежде, чем приступить к творению на "земле", описанному в Шестодневе, Бог предварительно сотворил, помимо "земли", еще и "небо"? Важность этого акта подчеркивается употреблением здесь древнееврейского глагола "бара", выражающего особое творческое усилие. В первый, второй, третий и четвертый дни Бог уже не "творил", а "мастерил, и вернулся к подлинному творчеству лишь в пятый и шестой дни, когда создавал высших животных ("душу живу") и человека. Почему же эти три созидательных акта обозначаются одним и тем же словом? Это объясняется тем, что задача, решаемая Творцом, во всех трех случаях была по сути одной и той же. Ведь что такое "небо"? Это в первую очередь его обитатели, "силы небесные", мириады одушевленных существ, имеющих собственный ум, собственные чувства и собственную волю. Хотя эти существа и бесплотны, точнее, облечены в более тонкую материю, чем мы, они сходны с нами тем, что тоже являются свободно-разумными личностями и поэтому могут употреблять свой разум и свою волю не так, как хотелось бы Творцу, а совсем иначе, и даже употребить их против своего Творца, бросив Ему вызов. Тут присутствует замысел совершенно особого рода: этот замысел должен быть непременно осуществлен, ибо "Бог поругаем не бывает", но в то же время в нем самом заключена возможность его неосуществления. В лице свободных существ Бог создает камень, который не сможет поднять, но который, тем не менее, будет Им поднят. Вот эта-то невместимая в человеческое разумение и выпадающая из человеческой логики "инженерная задача" и требует уровня изобретательности "бара", все остальное сделать уже гораздо проще. Поэтому этот термин отнесен в Шестодневе только к созданию одушевленных тварей — сначала ангелов, потом зверей и людей. Оно под силу лишь Самому Богу, помочь тут Ему никто не может. А вот когда создавались светила или конструировался механизм синтеза белков, тут использование подмастерьев было вполне уместным — они могли, например, производить математические расчеты или делать какую-то другую работу, имеющую технический характер. Во многих околохристианских философских текстах эти подмастерья именуются "демиургами (всегда во множественном числе), и такое употребление этого слова гораздо правильнее, чем то, которое восходит к Платону, назвавшему "Демиургом", верховного Творца. Ведь по-гречески это слово означает "народный умелец", то сеть ремесленник, а по отношению к Богу оно не только неточно, но и неуважительно. Это, конечно, случайность, но получилось так, что наиболее адекватно термин "демиург" звучит по-французски, где его можно понять как "полутворец". Именно так звучало это слово для французского уха Рабле, который обыграл это звучание и дал своему главному персонажу имя "Панург". Для книги, которая была манифестом поднявшего голову атеизма, это была блестящая находка: ваш бог, дескать, только наполовину творец, а мой смертный человек — "всетворец". Как тут не вспомнить, в какую хвастливую "панургиаду" разрослась идеология гуманизма в двадцатом веке: "нам нет преград ни в море, ни на суше" и т. п. Но и это, и космические проекты, и генная инженерия, и искусственный интеллект — все лопнуло как мыльный пузырь, и теперь нам все более становится ясно, кто же все-таки Всетворец, а кто полутворец.