Прежние войны могут рассматриваться теперь как обработка трудных и сопротивляющихся материалов с помощью самой последней технологии, как стремительное обрушивание индустриальных продуктов на вражеский рынок вплоть до его полного социального насыщения. Войну, фактически, можно рассматривать как процесс достижения равновесия между неравными технологиями, и этот факт объясняет загадочное замечание Тойнби, что каждое изобретение нового оружия становится для общества катастрофой, а милитаризм как таковой есть обычная причина краха цивилизаций.
Благодаря милитаризму Рим распространил цивилизацию — то есть индивидуализм, письменность и линейность — на многочисленные устные и отсталые племена. Даже сегодня сам факт существования письменного и индустриального Запада совершенно естественно кажется бесписьменным обществам ужасной агрессией, и точно так же само по себе существование атомной бомбы кажется состоянием всеобщей агрессии индустриальным и механизированным обществам.
С одной стороны, новое оружие (или технология) появляется как угроза всем, у кого его нет. С другой стороны, когда каждый располагает одними и теми же технологическими средствами, начинается состязательная лихорадка гомогенизированного и эгалитарного образца; в прошлом против нее часто применялась стратегия социального класса и касты. Ибо каста и класс — это методы социального замедления, тяготеющие к созданию статичного состояния племенных обществ. Сегодня мы словно зависли между двумя эпохами — эпохой детрайбализации и эпохой ретрайбализации.
Механическая технология как расширение частей человеческого тела оказывала психически и социально фрагментирующее воздействие, и нигде этот факт не проявляется так наглядно, как в механическом вооружении. С расширением же центральной нервной системы посредством электрической технологии даже оружие делает более наглядным факт единства человеческой семьи. Сама инклюзивность информации как оружия становится ежедневным напоминанием о том, что политика и история должны быть переведены в форму «конкретизации человеческого братства».
Эту дилемму вооружения очень ясно понимает Лесли Дьюарт в книге «Христианство и революция»,[442] указывая на устаревание фрагментированных техник равновесия сил. Как инструмент политики, современная война стала означать «существование и конец одного общества ценой исключения другого». В этой точке оружие становится самоликвидирующимся фактом.
ГЛАВА 33. АВТОМАТИЗАЦИЯ
УЧИТЬСЯ ЖИТЬ
Недавно один газетный заголовок сообщил: «Маленькое школьное здание из красного кирпича умирает, когда строится хорошая дорога». Однокомнатные школы, в которых все предметы преподаются всем классам одновременно, просто исчезают, когда улучшение транспортного обслуживания делает возможными специализированные пространства и специализированное преподавание. Однако на крайнем пределе ускорения движения специализм пространства и предмета снова исчезает. С автоматизацией не только исчезают рабочие места, но и вновь появляются комплексные роли. Многовековое торжество специалистского акцента в педагогике и упорядочении данных теперь, со стремительным возвращением информации, ставшим возможным благодаря электричеству, подходит к своему концу. Автоматизация — это информация, и она не только ставит крест на рабочих местах в мире работы, но и кладет конец предметам в мире обучения. Она не уничтожает мир обучения. В будущем сама работа будет состоять в обучении тому, как жить в эпоху автоматизации. Это известный образец электрической технологии как таковой. Она кладет конец старым дихотомиям культуры и технологии, искусства и коммерции, работы и досуга. Если в механическую эпоху фрагментации досуг состоял в отсутствии работы, или простом праздном времяпрепровождении, то для электрической эпохи верно обратное. Поскольку эпоха информации требует одновременного использования всех наших способностей, мы открываем для себя, что более всего отдыхаем тогда, когда сильнее всего вовлечены, почти так же, как это во все времена было у художников.
441
Приводится в пер. М. Зенкевича по изданию: