А вот голос против «книжного воспитания»:
«Если формировать личность так, как в теплице, в основном на книжках, где неизменно торжествуют доброта и справедливость, то человек, войдя в реальную жизнь, „обламывается“ и разочаровывается. Наступает в жизни некоторых заядлых книжников странный момент, когда, столкнувшись с живой жизнью, они начинают испытывать неприязнь к любимым томам и писателям».
Опять голос за «книжное воспитание»:
«…Не всегда имеем мы возможность общаться с теми, кто необходим нам, но у нас есть великая радость — книги: вокруг нас поэтому немало мудрых людей, живших давным-давно и живущих сейчас, к нам обращена их речь, их опыт».
Голосов «против» было не меньше, чем голосов «за». Читая письма «антикнижников», я испытывал некоторое удивление. Мне раньше казалось, что место талантливой книги в человеческой жизни, в воспитании и самовоспитании настолько несомненно, что оно может подвергаться нападкам лишь со стороны людей неначитанных или читавших не то, что нужно. Но даже и они постесняются из чувства опасения «быть не как все», говорить о книгах в открытую нехорошо.
Но вот по мере чтения писем я видел, что для некоторых неглупых и хорошо начитанных людей литература вдруг становится некой антитезой жизни. Они начинают относиться к ней не как к источнику богатейшего духовного опыта человечества, а так сказать «фармацевтически», будто бы перед ними — собрание рецептов: как жить и действовать в любых обстоятельствах, рецептов, не оправдавших надежд, потому что лекарства оказались отнюдь не чудодейственными, не помогли повсеместно побеждать зло и содействовать торжеству добра. В этом чисто утилитарном отношении к литературе, которой сообщаются атрибуты точной науки, выявляется непонимание не только книг, но и самой жизни.
«Книжный человек» выходит в «мир» и, как только этот мир не оправдывает его несколько тепличных надежд, начинает думать, что его обманула литература.
Читать, конечно, легче, чем жить; восхищаться Оводом или Павлом Корчагиным легче, чем повторить в жизни то, что совершили они.
Искусство быть необходимым людям, наверное, заключается и в том, чтобы уметь перейти от жизни созерцательной к жизни деятельной. И в литературе добро одерживает победы нелегко и непросто, но сами мы не участвуем деятельно в этой борьбе и поэтому создается обманчивое ощущение легкости. Мы любуемся героем, но для того, чтобы стать героем самому, надо собой не любоваться, а испытывать глубокое неудовлетворение от того, что твое участие в жизни, в борьбе за лучшее будущее менее действенно, чем хотелось бы.
Читатели полемизировали с одиноким человеком, поучали его, одобряли или не одобряли его мысли и действия, но почти во всех письмах было понимание.
«Я хорошо Вас понимаю, поверьте сорокадвухлетней женщине, матери-одиночке, учительнице. Собственную жизнь я вижу разделенной на две половины: до сына и после него. В розовой юности я была начитанной девицей, сильной и смелой, с душой, открытой нараспашку и совершенно незащищенной. Я весело и безбоязненно шла навстречу судьбе. Немало странствовала, поколесила, искала место в жизни… Лишь в тридцать лет закончила пединститут. И лишь в тридцать три года родила сына от человека, за которым была готова идти в огонь и воду и который разлюбил меня, хотя сына и любит.
…Напрасно Вы отрекаетесь от книг. Если хотите бороться за доброту — больше читайте. Больше читайте и больше живите, чтобы было равновесие. Посмотрите вокруг, посмотрите сосредоточенно и человечно. И Вы поймете: в самой жизни люди не менее интересны, чем в великой литературе. И если стоит увлеченно, запоем читать, то лишь для того, чтобы понять эту, в сущности, несложную вещь».
Ну вот, мы познакомились с первой партией читательских писем, писем эмоциональных, глубоко личных, порой сумбурных, но неизменно искренних. Это первый и поэтому самый эмоциональный поток почты.
Если перевести это с языка эмоций на язык строгих формул, то лучшим эквивалентом будет мысль Маркса о том, что при социализме человек станет ощущать потребность в том величайшем богатстве, каким является другой человек.
В последующих потоках было немало писем-монологов, обращенных к герою исповеди, в которых обрисовывались интересные человеческие характеры, нерядовые судьбы…