Стонал, и довольно громко, сам Иуда. И даже кричал в момент облегчения, не слыша сам себя. Поток семени излился на подол одежды, намочив её. Он не видел этого, всё ещё сжимал член, ловя последние содрогания всего тела, последние мгновения наслаждения, в висках стучала кровь, а в области лба затихала сладкая боль.
Долго лежал потом под кустом, опустошённый, глухой ко всему. В сердце в который раз нарождалась тоска. Он знал, что лишь такая радость доступна ему. Рядом с женщиной — живой, тёплой, доступной ему женщиной, — его мужское достоинство повисало жалким, ненужным куском плоти. Ни о каком молоте и речи не было. Был лишь вялый поникший огрызок плоти.
И это не прибавляло любви к прокуратору. Иуда чувствовал, на животном уровне, как чувствует побеждённый самец, уступивший в неравной схватке, более сильному и удачливому сопернику, в борьбе за столь желанную самку: у этого светлоглазого, высокого, жизнерадостного человека с женщинами всё получалось. У него-то не было никогда необходимости в одиноких ласках на глухой дороге, в кустах, с самим собой… Рядом с ним всегда были красивые женщины.
И может, именно это, а не принадлежность прокуратора к другому племени и религии, делало его в глазах Иуды врагом? Именно это… Но нет, снова и снова он повторял: «Отец мой наложил на вас тяжёлое иго, а я увеличу иго ваше, отец мой наказывал вас бичами, а я буду наказывать вас скорпионами…». И кожа вновь покрылась мурашками, сердце забилось сильнее, пересохло в горле, и липкий пот выступил на ладонях.
Глава 10. Письма 2
Понтию Пилату, прокуратору провинций Иудея, Идумея и Самария, в преторию Кесарии Приморской.
К* — Понтию Пилату, привет.
Ты доставляешь мне большое удовольствие, требуя от меня не только многочисленных, но и длинных писем. Я бываю скуп на них частью из уважения к твоей занятости, частью потому, что сам разрываюсь между разными, по большей части скучными делами, которые одновременно и отвлекают душевные силы, и ослабляют их.
Моя любовь к тебе заставляет меня не поучать тебя без конца, ведь ты не нуждаешься в учителе, а уговаривать крепко помнить о том, что ты уже знаешь. Потому и поучений в письме не будет. Ты знаешь сам, зачем ты в Иудее. Я же в качестве учителя не знаю, чему тебя учить. Помнишь, у Фукидида[52]: «невежество ведёт за собой дерзость, а размышление — медлительность»[53]. Что дерзость, что медлительность одинаково могут быть опасны там, в чужой стране. И решения тебе приходится принимать самому.
Поговорим о другом, мой далёкий, но от этого не менее любимый мною соратник…
Было ли это вызовом, исходящим от тебя, не знаю, но я так почувствовал это. Ты был крайне любезен, описывая мне лица и повадки Наставника и его учеников. Приложил присущую тебе старательность. Но я ощущал постоянно твоё лёгкое недоверие к необходимости всего этого. Ты не веришь в мою способность читать по лицам, друг? Напрасно. Давай поупражняемся в этом мало изученном искусстве. У тебя зоркие, внимательные глаза, ты отличаешься наблюдательностью. Благодарю за словесные портреты, что ты прислал. Ты был неподражаем, Понтий, описывая лица. Посмотрим, смогу ли я быть столь же неподражаем, раскрывая характеры и даже целые судьбы, что за этими лицами стоят.
Два человека из списка учеников Иисуса удались тебе особенно ярко. Твой осведомитель, Иуда… Начнем с него.
Высокий лоб при длинном лице и маленьком подбородке принадлежит человеку жестокому. Такие склонны к истязанию, если не людей, то ж животных — обязательно. Их ничем не разжалобить. То, что вызывает жалость у других людей, доставляет удовольствие таким, как Иуда. Ты пишешь, что лоб у него покрыт глубокими морщинами. Могу предположить, что наш человек наверняка одержим какой-либо страстью. Втайне предаётся запретным наслаждениям. Я думал о злоупотреблении чувственными удовольствиями. Ты заметил, что у него мелкие и какие-то нечистые зубы. Это говорит и о придирчивости, но в первую очередь — как раз о притуплённости ума на почве злоупотреблений удовольствиями чувственными. У него животные потребности, и он потакает этим потребностям, но втайне. Он и вообще-то крайне осторожен и недоверчив. Тонкая верхняя губа с точностью свидетельствует об этом, а ещё говорит о ворчливости, недовольстве жизнью. Ему трудно угодить, лучше и не стараться. Поскольку у него короткая шея, думаю, что он легко впадает в ярость по всякому пустяку. Быстрый взгляд, глубоко посаженные глаза — признак натуры хищной. Излишне ревнивой. Вообще, Понтий, нет никакого сомнения в том, что впалые и глубоко посаженные глаза — это жизненные неудачи обладателя, что обычно и делает людей хитрыми, жёсткими, лживыми и завистливыми. Маленький подбородок у Иуды еще и заострён. Будь осторожен, друг мой, твой осведомитель — лжец.
52
53
Это слова Перикла у Фукидида.