С этого момента многое зависит от умения, выдержки и такта хозяина. Он должен взять тон равноправия и заботы, умело организовать обучение, и, как я уже говорил, вызвать у коня встречное желание к взаимопониманию. Риск себя оправдал.
— Если бы я был кавалеристом, — воскликнул Понтий Пилат, — то немедленно бы приступил к осуществлению твоего способа приручения.
— Ты потому с воодушевлением принимаешь этот способ, Понтий, что увидел его результаты, и моё объяснение упало на подготовленную почву. Я пытался передать свой опыт товарищам из кавалерии легиона, но не встретил единодушия. Одни считали существующий способ объездки вполне достаточным для действия в плотном строю, другие пытались осуществить мой способ на деле, но их постигла неудача. Мои сирийцы слишком горячи и нетерпеливы. Они предпочитают практику отцов.
— Всё сказанное тобой, Аман, меняет мой взгляд на мир, но есть одно сомнение, требующее разъяснения, — обратился Понтий к своему другу. — Как я помню из предыдущих разговоров, ты купил своего Экрона у владельца табуна в окрестностях Рима, но там росомахи давным-давно не водятся. Откуда же этот страх у коня, если он ни разу не слышал воя росомахи?
Сириец внимательно посмотрел на Понтия Пилата:
— У тебя острый, критический ум, мой друг Понтий. Никто до тебя подобного вопроса не задавал. Сейчас я кратко отвечу тебе так: видимо, какие-то сигналы, особенно связанные с опасностью для жизни, передаются по наследству. Как это практически осуществляется в природе, философы с определенностью утверждать не могут, но в существовании такого механизма многие не сомневаются. А подробнее мы поговорим при следующей встрече, если к этому времени у тебя не исчезнет интерес к затронутой теме.
— Я благодарен богам, — говорил, расставаясь Понтий Пилат, — за встречу с тобой. Как удивителен мир! Какие неожиданности! Желаю тебе остаться живым в предстоящем сражении. Да и мне можешь пожелать того же. Вчера мои командиры предложили поставить в будущем сражении нашу десятую когорту в центр первой линии и определить действенность сариссы в ближнем бою. Я дал согласие.
Однако генеральное сражение не состоялось. Через некоторое время хавки подчинились Риму и признали его протекторат на тех же условиях, что и херуски. В результате перемещений и манёвров легионы вышли на Альбис и встали лагерем на её левом берегу. Войскам был дан отдых.
ЧАСТЬ III
Наместник Египта Авилий Флакк
В акваторию порта Кесария стремительно входила боевая римская триера. По выразительным обводам корабля, по золоченому носовому тарану бывалые моряки признали личную триеру наместника Египта. Оповещённый быстро разнёсшейся молвой, на пристани уже стоял прокуратор Иудеи Понтий Пилат с толпой чиновников.
Много лет не встречался Понтий Пилат со своим начальником и другом. Волею Тиберия вознёсся тот высоко. Каким он стал за это время? Люди быстро меняются. Правда, Авилий Флакк не такой человек, который может изменить самому себе.
Все боевые походы в Германии, Паннонии провели они вместе. Понтий полностью доверял своему командиру и никогда об этом не пожалел: в бою Авилий Флакк не дрогнет, перед начальством не даст в обиду, о твоих интересах не забудет. Повезло Понтию с командиром, все знали, что у Авилия Флакка два меча и два щита. Когда эти два атлета вставали рядом, сдвинув щиты, лучше было не иметь никаких дел против них.
Всегда найдутся вздорные и гоношистые центурионы, готовые, надеясь на свою силу, повздорить, оказать давление, побряцать мечом. Став центурионом и имея за своей спиной Понтия, Авилий Флакк так жёстко разговаривал с соперниками, провоцируя их на столкновение, что те вынуждены были отступать. Начать действия первыми значило предоставить право защиты Авилию Флакку, и тогда тому нечего бояться ликторов. Привлечь легионеров своей центурии значило ввести в дело этого Понтия Пилата, который стоял в нескольких шагах, держа под локтем копьё. Весь легион знал: копьё, брошенное этим великаном, пробивало щит и панцирного воина насквозь, а приказ Авилия Флакка снимал с него всякую ответственность. Авилий Флакк порядки и традиции в легионе знал хорошо.
События эти происходили давно. Что помнил наместник Египта — трудно представить. Прокуратор был полон сомнений.
Желая отвлечься от тревожных мыслей, Понтий Пилат стал рассматривать окружающий мир. Перед прокуратором простиралось спокойное лазурное море. Он поднял голову: небо удивительно чистого голубого цвета, без единого облачка. Яркое солнце заливало побережье: нагромождения камня и редкую зелень. Кругом яркие цветы, резкие линии переходов. Раскалённый воздух висит над городом, природа изнывает от жары. Внутренний взгляд ушёл в прошлое, в годы молодости и зрелости; он помнит насыщенный синий цвет Ренуса, множество оттенков зелени германских равнин, волнующееся море с белой пеной на гребнях волн.
Воспоминания связаны с удачей воинской и житейской, с подвигами, с признанием его заслуг, с большим чувством жизненного удовлетворения. Он и сейчас на высокой волне — прокуратор Иудеи, фаворит императора и наместника Сирии. Теперь он богат, рядом — любимая женщина, впереди обеспеченная старость. Судьба не была мачехой для Понтия Пилата. Однако грудь его не вздымалась от внутреннего простора, он не видел впереди себя необозримых далей жизни: вот горизонты его видения — они рядом, вот житейские радости — всё известно. Он представил себя волной, набегающей на берег, когда она теряет свою силу и красоту.
Уже закат жизни, и каждому стареющему, наверное, свойственно такое восприятие мира. В глубине сознания он не был удовлетворён такой успокоительной мыслью. Он находился в преддверии ожидавшего его озарения. И оно пришло. Высветилось чётко и ясно: это не его место во вселенной, ему здесь плохо и неуютно. Здесь приходится бороться только за сохранение достигнутого. Сколько тратится сил! Бодрость тела быстро тает, особенно в последние годы. В таком жарком климате он растеряет остатки сил. Он северянин. Его стихия — прохлада германских лесов, прозрачность рек и озер, утренняя свежесть воздуха. Да и германцы! Сколько он с ними ни воевал, но они ему более симпатичны, чем вечно недовольные и агрессивные иудеи.
Скорее отсюда на север! Но как это сделать? Надо посоветоваться с Аманом Эфером. Что он скажет, я знаю: надо добиться перевода, чтобы не повредить детям, есть дела в Иудее — ещё не оплачен счёт Каиафе. Всё правильно. Дети учатся в гимнасиях Рима и скоро выйдут в самостоятельную жизнь; нужно, чтобы он в это время находился на государственной службе. На организацию перевода уйдёт несколько лет. Сколько же нужно денег? Чиновникам в Риме за услуги придётся отдать не менее двухсот тысяч сестерциев. Затраты по делам первосвященника составят столько же. Сколько же я оставлю детям? Вот с этого места и нужно советоваться с Аманом.
Пытливым взглядом Понтий следил за приближающейся триерой. На носовой части судна возвышалась атлетическая фигура Авилия Флакка. Наместник смотрел на берег, приставив к глазу чёрную длинную трубу, и у Понтия сложилось ощущение, что тот внимательно его изучает.
Авилий Флакк уловил сомнения Понтия Пилата. Ступив на пристань, он быстро направился к прокуратору и вместо ожидавшегося общепринятого приветствия обнял его, выражая искренность своего отношения.
Чувство признательности охватило Понтия: движение души Авилия Флакка как бы вернуло доверительность прежних дней.
— Теперь я только убеждаюсь, как умён, дальновиден был император Тиберий, выбрав тебя, Авилий, из большого числа отличных римских центурионов. Умел он оценивать и предвидеть.
— Не скромничай, Понтий. Он и тебя рассмотрел. У меня было одно достоинство: я был взрослее, опытнее, просто старше тебя чуть ли не на десять лет. Ты же был молод, и император уверен в тебе не был. Под влиянием других ты мог измениться, а заниматься отдельно тобой он не мог. В его положении существовал только один способ — отбор уже готового материала. Когда же он убедился в постоянстве твоей натуры, то без всякой очереди и вопреки правилам присвоил тебе звание войскового трибуна. Я имею в виду бой, в котором вы отличились с Цециной Севером. Так что, Понтий, я поддерживаю твоё мнение об уме и дальновидности императора: именно поэтому нам удалось сделать карьеру.