— Хорошо, Понтий, что ты не был свидетелем последних часов штурма. К твоему уходу десидиаты выбились из сил и противостоять свежим когортам не могли. Началась резня. Но какие воины из племени десидиатов! Никто не сдался! Если бы Тиберий проявил великодушие, какие вспомогательные когорты можно было бы создать!
Щедро был награждён Понтий Пилат. Его заслуги трудно было переоценить: он первым вступил на территорию крепости. Подобный поступок чётко отмечен в регламенте о наградах: большая золотая нагрудная цепь. Командующий обратил внимание совета на потери, их было в два раза меньше, чем при штурме крепости Серетион, которую месяц назад штурмовали войска Эмилия Лепида, хотя крепость была не чета Андетрию.
По приказу командующего каждому легионеру центурии Понтия Пилата была выдана награда в годовое жалование, а самому центуриону — 5000 денариев. Не забыты были и легионеры Авилия Флакка, первыми захватившие стену крепости. Десидиаты уничтожили сокровища племени в огне, когда осознали полное поражение.
Устремления Понтия не поднимались высоко. Он был рад золотой цепи и особенно полученным деньгам. Награда позволяла выкупить последние 80 юге-ров земли имения Гнея Домиция. Пять лет добытые разными путями деньги вкладывал он в имение. Суммы были незначительными, и дело грозило затянуться на десятки лет. Появилось опасение, не взял ли Понтий на себя непосильную ношу. Теперь многое менялось, с души свалился тяжёлый камень. Понтий чувствовал себя вольной птицей.
В то время как душа Понтия жила освобождённой птицей, в штаб-квартире командующего происходил важный для него разговор. При штурме Андетрия Пятый Германский потерял двух примипилариев, и сейчас Тиберий выслушивал предложения легата легиона по кандидатурам. Легат, в представлении Тиберия, тянул непозволительно: перечислял достоинства кандидатов, приводил свои сомнения, а главное, при обсуждении опирался на порядок прохождения службы.
Тиберий посмотрел на легата:
— Сегодня я не пожалею тебя, легат Пятого Германского. Я находился во время боя на стене около средней башни и видел сражение в крепости от начала до конца. Я предполагал в Пилате большие возможности, но чтобы ни одной ошибки, на одном дыхании вести сражение восемь часов… Такого я не ожидал, а ты, легат, огорчил меня. После Понтия Пилата ты выглядел неважно: паузы, вялость, скрытая нерешительность, а противник был уже подавлен, ослаб физически.
Тиберий обратился к Люцию Мессале:
— Есть приятная новость. Ты назначаешься легатом XI Клавдиевого легиона; он будет размещён в Далмации. Твоя кандидатура согласована с императором. Завтра приступай к сдаче дел. Понтия Пилата можешь забрать с собой в качестве примипилария, если легат Пятого Германского не увидел для него применения. Сам хотел бы видеть его в Пятом Германском — мне прибавило бы уверенности.
Глубоко был оскорблён легат мнением Тиберия, хотя и понимал справедливость замечаний.
Через два часа после совещания в палатку нового примипилария вошел адъютант командующего, жизнерадостный, симпатичный центурион, хлопнул Понтия по плечу, предлагая тем самым считать его своим приятелем, и передал какой-то предмет, завёрнутый в гематий военного образца.
— Лично от командующего. Поздравление с назначением. Выводы делай сам.
Не вступая в объяснения, центурион вышел так же быстро, как и вошёл. Понтий догадывался о содержании, но чтобы… Перед ним лежал личный меч Тиберия, который знала вся армия. Клинок работы лучшей мастерской в Иберии, ножны отделаны золотом и слоновой костью по черной лакированной коже. Меч определял личность воина. Понтий почувствовал себя настоящим профессионалом.
Когда появившийся на утренней поверке Понтий повернулся лицом к строю, всем стал виден меч Тиберия. Строй затих. Не прошло и минуты, как появился легат, сопровождаемый трибунами. Приняв рапорт, он поздравил когорту с новым командиром, отметил его заслуги, свою уверенность, надежды товарищей и соратников.
Увидев меч Тиберия, легат мысленно вознёс благодарность богам за разумную мысль исправить ошибку, допущенную им на совещании, и лично представил Понтия Пилата войскам.
Понтий понял: теперь он будет спокойно и уверенно командовать, не опасаясь скрытых подвохов.
Про себя Понтий уверовал в благоприятное для себя вмешательство богов. Искренние слова благодарности были вознесены богам Рима.
Клавдия
На перекрёстке улиц небольшого городка на севере Италии стояли два примипилария регулярных войск, колонны котороых ещё вчера проследовали на запад и остановились лагерем на днёвку на расстоянии не более 20 стадий.
Командиры представляли живописную группу. Атлетически сложенные, с развевающимися плюмажами, золотыми цепями и другими знаками отличия, они невольно привлекали взоры местных жителей.
Невдалеке от примипилариев показались октофоры, по цветам раскраски которых устанавливалась принадлежность их владельца к сословию всадников. Интересно, каким образом всадник попал в глухие места Италии?.
Подобная встреча в глухой провинции столь значительных граждан империи была интересна сама по себе, и участники невольно должны были обратить внимание друг на друга.
Если примипиларии имели все основания не отрывать взглядов от появившихся октофор, поскольку в них помимо грузного мужчины находилась совсем юная привлекательная девушка, то интерес мужчины к примипилариям ещё нужно объяснить.
Марк Клавдий Прокула, так звали владельца октофор, обратился к своей дочери Клавдии:
— Клавдия! Посмотри на старшего по возрасту примипилария. Это Авилий, он тебе знаком. Ты разговаривала с ним, когда он несколько лет назад приезжал на побывку к своим родителям. Родители Авилия были моими арендаторами; работниками они были неплохими, а потому недопонимания у нас не было. Обязательность, которой лишены все арендаторы, досталась, видимо, им от рождения. Сам отпрыск был шустр, сообразителен, быстр и, следовательно, стал примипиларием не случайно. Взлёт, однако, высок и крут. Что касается родителей, то они неожиданно отказались от аренды земли и исчезли из моего поля зрения. Авилий, которого я драл в детстве за уши за всякого рода шалости, став примипиларием, видимо купил имение и поселил в нём родителей. Очень хорошо! Я пригласил бы парней к нам в гости на обед. Как он тебе?
— Папа, мне интереснее молодой примипиларий. Представляю, какие бы дети родились у меня от него.
— Боги! Пожалейте меня! Ещё совсем девочка, а какие разговоры. Вот оно, влияние матери!
— Папа, зачем ты наводнил наш дом в Риме толпой калек?
— Я хочу, чтобы со временем ты смогла бы выбрать себе достойного мужа, — вскричал Марк Прокула, с удивлением взирая на свою дочь.
— Среди калек не может быть достойного, — с естественным негодованием ответила Клавдия и вновь посмотрела на Понтия.
— Я предполагал, что твоё воспитание ведётся из рук вон плохо, но чтобы до такой степени — нет и нет! Развращённость сегодняшнего общества приводит в ужас. В дни нашей молодости почитание старших, скромность желаний являлись лучшими украшениями юношества. Слово-то какое — калеки!
— Папа! О прежних временах, полных гармонии между старшим и молодым поколениями, я слышала раз сто. Мама правильно говорит: нет в Риме более знающего финансиста и деятельного человека с ясным умом, когда дело касается денег. К сожалению, твоя мысль в других вопросах плавает в каком-то вязком тумане. Например, если спросить, хочешь ли ты иметь здоровых, красивых и умных внуков, то ответ будет утвердительным. Но причём здесь гармония поколений? Для этого нужно иметь вот такого зятя, — и Клавдия указала на Понтия Пилата.
— Боги! Что творится! Ей только четырнадцать лет. Что будет дальше?