Понтий на ночь ушел в дом Карела Марцеллы. У себя в доме старый принципал не переставал восхищаться Понтием. В нём было что-то мальчишеское, когда он брал в руки шлем с плюмажем, тяжёлые золотые цепи, тяжёлый меч.
— Как ты напоминаешь меня в молодые годы! — радовался принципал.
Понтию были приятны эти восторги. Они сидели за столом и в тишине смотрели друг на друга.
— А теперь рассказывай, не торопясь, — сказал Карел Марцелла. — Я буду тебя слушать.
— Неделю назад император Тиберий произвёл меня в войсковые трибуны.
Карел Марцелла закрыл лицо руками.
— Ты скоро доконаешь меня, мой мальчик, такими новостями. Моё старое сердце не выдержит. Видят боги: я молил их о даровании тебе трибуна, но чтобы сегодня, так быстро…Вдвойне радостно. Продолжай.
— Ты представить себе не можешь, что учудил император. Держись, мой учитель, мой товарищ, мой друг. В резолюции рукой императора мне даровано право перехода в сословие всадников. Мало того, император сократил для меня вполовину величину имущественного ценза.
— Доканчивай всё о радостных событиях, теперь я способен их выдержать.
— Император приказал выдать мне единовременно 100 аурий.
— М-м-м, — мычал старый принципал, — давай дальше.
— Легат Цецина Север предложил мне любую должность, соответствующую званию войскового трибуна в любом из своих легионов. Его отношение ко мне определялось результатом последнего сражения. Сражение легат провёл по плану, предложенному мною, и выиграл его с блеском.
Старый принципал оправился от потрясений:
— Дело кончится Пятым Германским и должностью трибуна первой когорты тысячников. Уверен, легат держит эту должность открытой для тебя. Что же касается всего остального, я ещё не полный дурак: у тебя нет достаточно денег для имущественного ценза. Да и откуда они у тебя могут быть? Где ты воевал? В нищей Германии, в обобранной Паннонии. В этих странах нельзя рассчитывать на воинскую добычу. Если она и была, то твоя в ней доля незначительна. В основном это были рабы, которых ты присылал и которые работают сейчас в имении. Так сколько же тебе ещё не хватает?
— 150 тысяч сестерциев.
— Почти 38 фунтов золота. При дележе добычи в Иберии я получил 20 фунтов золота — больше в жизни не видел и в руках не держал. Главный для тебя вопрос: существует ли возможность получить необходимые деньги с учётом стоимости этого имения, субсидий друзей и родственников?
— Сто раз просчитал — больше половины ценза не набирается. Так что уплывает от меня сословие всадников, дорогой мой учитель. Росчерк пера императора дал мне надежды; я имею в виду женитьбу на дочери богатого римского всадника Марка Прокулы. Дочь — красавица, и сердце моё, если быть откровенным, находится в Риме.
— Как она к тебе относится? — заинтересовался Карел Марцелла. — Это очень важно, было бы за что бороться.
— Говорит, буду ждать. Сейчас ей 18. Куда же ждать?
— Пока нечего сказать, — думая о чём-то своём, произнёс старый принципал. — Много неожиданностей для меня, я в растерянности. Завтра будем думать, а сейчас пора ложиться спать, голова идёт кругом.
Засыпая, Понтий долго ещё слышал скрип половиц на другой половине дома. О чём-то думал старый принципал, что-то высчитывал.
Проснулись по-армейски рано. Карелу Марцелле не терпелось показать Понтию его будущие владения. Понтия же хозяйство не интересовало, но из уважения к учителю он обошёл все службы и угодья. Оставалось только удивляться. Здесь кипела жизнь, хозяйство содержалось в образцовом порядке: ухоженные виноградники, скотный двор с выпасом, новая маслобойня, сыроварня, давильня, подвалы с вином. Всюду трудились рабы. Многие из них были германцами; они представляли часть воинской добычи Понтия и были переправлены в империю вспомогательными отрядами. Он о них и думать забыл, а теперь увидел, как кропотливо они создавали богатство и силу Карелу Марцелле, а следовательно, и ему самому. Вышли к строительной площадке: хозяин заложил новый большой дом.
— Дом строится для твоей семьи, Понтий. Я верю, что она у тебя будет. Звание войскового трибуна позволяет тебе жениться уже сейчас, не дожидаясь шестнадцатилетней выслуги. Правда, твой срок становится практически пожизненным: ты стал чиновным человеком. Однако своё гнездо надо иметь обязательно. Считай меня здесь своим управляющим: документы на наследство оформляются.
А теперь самое время поговорить о делах, предшествующих твоей женитьбе. Я говорю о деньгах. Существует способ достать их, но вчера я о нём умолчал. Долго думал, стоит ли тебе говорить. На карту ставится жизнь. Сколько лет прошло с тех пор, когда я сказал себе: «Нет!» И никогда не изменял принятому решению. Но теперь — другое дело. Ради тебя я готов рискнуть своей шкурой.
Дело в том, что тогда, 25 лет назад, в Иберии мы вынесли не всё золото. По мере того, как мы теряли людей, груз для нас становился непомерным. Решили спрятать в горах часть добычи, а затем вернуться за ней. Все согласились. Да и как не согласиться, когда было понятно, что в таком истощённом состоянии мы весь груз вынести не сможем.
Зарыли третью часть, около 70 фунтов. Вчера я вспоминал наш путь; впечатление такое: дорогу помню, место клада найду. Мы тогда сразу разошлись: тяготы похода озлобили нас. Естественно, делёжка куска хлеба в состоянии звериного голода и угрозы смерти не могла привести к чувству бескорыстного братства. Думаю, мои ребята не смогли добраться до клада, если бы и хотели; они были в плохом состоянии и вряд ли хорошо запомнили дорогу. Считаю: можно рискнуть, но надо быть готовым к любым неожиданностям. Необходим хотя бы ещё один человек. Где взять такого человека? Не забывай, идём за золотом.
Разговор о решении имущественного ценза для Понтия был неожиданным, однако он быстро понял что к чему и уже видел себя в дороге.
— Скоро здесь появится мой друг Аман Эфер, командир сирийской алы. Когда встретишься с ним, то поймёшь: именно такого человека ты имеешь в виду. Рещать будешь сам. Он погостит у нас проездом в Грецию. Тоже получил отпуск.
— Зачем сирийцу в Грецию?
— Он грек. Скрывается и выдаёт себя за сирийца. По натуре похож на тебя. Боец он отличный, непревзойдённый следопыт. Сирийцы в нём души не чают: без него германцы их всех бы давно перебили. В общем рассмотришь сам. Говорю, на тебя похож.
Туман только начал клубиться по лощинам, когда из усадьбы Карела Марцеллы выступил маленький караван. Три верховые лошади для участников и шесть мулов, нагруженных оружием, продовольствием и снаряжением, составляли караван, державший путь в горы далёкой Иберии.
Возглавлял караван Понтий Пилат, замыкал — Аман Эфер.
Все трое были закалёнными в боях воинами, уверенными друг в друге товарищами. Особое внимание было уделено вооружению, нужному для длительного боя с превосходящими силами противника. Карел Марцелла и Аман Эфер вооружились луками и за-хватили по два колчана стрел. Лук, как основное оружие пользовался большой любовью сирийцев; естественно, Аман Эфер овладел техникой стрельбы так, что по ее результатам не уступал лучшим сирийским наездникам. Понтий предпочитал пилум. Пятнадцать пилумов, каждый из которых был изготовлен самим Понтием, находились в тюках мулов. Если обычный пилум изготовлялся с лезвием из мягкого железа, которое при ударе о твёрдое тело изгибалось, то сейчас на древко было насажено лезвие из твёрдого железа, заточенное с обычным для Понтия старанием. На каждого были взяты по два копья, сарисса, мечи, по лёгкому, прочному, специального изготовления щиту. Шлемы, панцири, поножи были близко, под рукой, но на дорогах Рима договорились их не надевать, чтобы не смущать негоциантов и путешественников.
Аман Эфер, двигаясь в конце каравана, с удивлением для себя обнаружил лёгкость, с которой им было принято решение участвовать в этой авантюре. Да и не каждый ли день, проведённый им в боевых действиях, участвовал он в подобных походах? Постоянно действовала разведка сирийской конницы впереди колонн пехоты. Непрерывные стычки с разъездами и засадами вражеской конницы заставили Амана Эфера выработать свои меры защиты. Только тщательно разработанный Аманом Эфером способ поиска, его осторожность, внимание, умение читать следы и делать выводы из поведения животных и птиц спасали сирийцев от уничтожения; двигаясь впереди легиона, он всегда просчитывал запасной путь спасения. Наиболее опасными были рейды глубокой разведки на территории врага, но за все годы им не было допущено ни одной серьёзной ошибки.