Поредели ряды последователей Иисуса в Иерусалиме. Спустя некоторое время схваченных выпустили из тюрьмы, подвергнув предварительно бичеванию. Развернувшиеся гонения побудили людей, собрав жалкие пожитки, покинуть Иерусалим. Потянулись назореи в Самарию, Сирию, даже в Египет. Именно эти места стали очагами новой религии. Особенно преуспели молодые диаконы. Они создали ряд общин в Самарии, Киликии, почти во всех крупных городах Малой Азии.
Отсутствовали защита, заступничество. Апостолы вместо протестов и аппеляций к общественности затаились и как будто чего-то выжидали. Возможно, они пережидали разгром оппозиции, которой для них была власть эллинистов.
Можно понять апостолов. Самоуверенные молодые люди подмяли под себя созданную с такими душевными тревогами общину. Возможно даже, в этот период действовали какие-то договорённости как со стороны апостолов, так и со стороны синедриона.
Покинув Иерусалим, сохранив верность религиозным начинаниям, назореи были настроены к апостолам общины враждебно, хотя в некоторых случаях вынуждены были обращаться в Иерусалим.
Первые гонения на христиан придали новый импульс развития молодому учению. Оставалось только поражаться, с какой быстротой оно овладевало людьми и пространствами. Через двадцать лет, в период гонений христиан императором Нероном, их насчитывались многие тысячи. Христиане заполонили подвластные римлянам земли.
Время возвращать долги
Бессонница стала докучать Понтию Пилату по ночам. Напряжение последних месяцев оказывало на здоровье губительное влияние. Всё чаще взрывы возмущения вспыхивали в нём по не столь важным причинам, а справиться с ними становилось всё труднее. Прошло уже два года после гибели местного пророка, а события, связанные с ним, не только не утихали, но развивались. Напряжённость отношений с синедрионом возрастала; ненависть Каиафы и членов его семейства не угасала, организовывались мелкие, но раздражительные интриги, концы которых были глубоко запрятаны. Самого Понтия Пилата снедала тревога о возможности раскрытия шантажа в миллион сестерциев комиссией сената, но поскольку жизнь Манассия была залогом молчания, никаких поползновений к возбуждению дела не предпринималось. Желая развязать себе руки, Каиафа делал попытки спрятать сына от глаз прокуратора. Каким-то образом Понтий Пилат обнаруживал место пребывания Манассия, чем и пресеклось дальнейшее развитие событий. В таком вопросе каждая из сторон остерегалась допустить роковую ошибку.
— Осторожность никогда не мешает, — говорил Аман Эфер, — осторожность — первая заповедь крупного администратора, каковым ты и являешься, Понтий Пилат. В римском мире творятся и всегда творились устрашающие дела. Вспомни гражданские войны. Какая жестокость сопутствовала тогда любым делам! Вспомни о проскрипционных списках. Какие достойные граждане погибли при переделе имущества! Сейчас, казалось бы, торжествует закон и порядок. Но прежний дух стяжательства царит в канцеляриях. Каиафа заплатил большие деньги, но почти все они ушли на прикрытие недавних событий чиновникам Рима. Зря нервничаешь из-за Каиафы — не решится он вспомнить об этом миллионе. Пожаловаться можно только императору, в чиновничьем же мире жалоба утечёт в песок. Но жаловаться императору Калигуле — безумие, и об этом Каиафа тоже знает…
Два года назад под влиянием событий с галилейским пророком и обнаружения торговли оружием в голове прокуратора сложился план возврата своего миллиона сестерциев, который он всегда числил за центурионом, а ныне сенатором Марком Юнием Менлием.
Прокуратор надеялся встретиться с сенатором, и встреча состоялась.
Перед Понтием Пилатом возлежал тучный мужчина. Почти лысый череп возвышался над обвисшими чертами лица. Большой живот обтягивала тога из прекрасного полотна. Они были ровесниками, и сенатор не мог не обратить внимания на физическую форму прокуратора. Мощное тело угадывалось под складками туники, открытые части тела отличались мускулистостью.
Посуровело лицо Марка Менлия. Исчезло игривое добродушие. Глаза сенатора смотрели враждебно.
— Думаю, прокуратор, пришёл ты не за моими поздравлениями.
— Конечно, нет. Я пришёл за миллионом сестерциев, который я потерял по причине твоей наглости и жадности. Разорение Марка Прокулы было единственным средством, позволяющим избавиться от тебя без убийства. Этот долг числю за тобой много лет. Настало время.
— А не кликнуть ли мне рабов, прокуратор?
Однако внутренний голос подсказывал ему несвоевременность решительных поступков.
— Хорошо, прокуратор, выкладывай. Мы оба прошли коридорами власти и знаем, как надо вести разговор.
Понтий Пилат одобрительно улыбнулся.
— Вот что значит разговаривать с опытным государственным деятелем. Можно спокойно привести имеющиеся доводы. Основной из них заключается в факте торговли оружием в Иудее. Вначале предполагали утечку оружия из дамасских арсеналов; проверка показала, что никто из тамошних центурионов в деле не замешан. Но в документах появилось имя центуриона Муния Луперка из когорты иерусалимского гарнизона, как удалось установить, твоего племянника, сенатор. Расследование показывает, что римское оружие прибывает в Иудею морским путём. Организовать канал торговли оружием из казённых мастерских может только очень влиятельное лицо, и мысль многих через имя твоего племянника ведёт прямо к тебе, достойный сенатор.
— Ты ошибаешься, прокуратор. Я не веду торговлю оружием прежде всего потому, что дорого ценю свою голову. Меня озадачивает племянник. Этот балбес за деньги может впутаться в любое гиблое дело. Но уверен, что следствие относительно меня придёт к оправдательному выводу.
— Какое следствие, сенатор! Завтра я буду докладывать императору состояние дел в регионе, я обязан доложить о торговле оружием и назвать имя твоего племянника.
— Подлость, Понтий Пилат, подлость! Одно дело подлость молодого глупца, другое дело — человека, прожившего жизнь.
— Я не собираюсь указывать на тебя, достойный сенатор, как организатора торговли оружием. В разговоре с императором будет названо только имя Муния Луперка и отмечен тот факт, что он является твоим племянником.
Марк Менлий знал тяжелые подробности об императоре. Тому достаточно было услышать имя, чтобы принять гибельное для человека решение.
Понтий насмешливо смотрел на сенатора.
— Впрочем, для меня главное сейчас — миллион сестерциев. Скоро по этому поводу мы встретимся.
Понтий Пилат шёл по улицам Рима к своему дому. Рим он любил, хотя и удавалось ему бывать здесь наездами. Его поражали каменные мосты через Тибр, акведуки для свежей воды, многочисленные фонтаны, общественные здания прекрасной архитектуры. Величественные храмы, посвященные уважаемым богам, террасы, скульптуры греческой и римской работы украшали город. В других городах мира прокуратор наблюдал разруху и запустение — там прошёл враг. Он гордился тем, что его дом находился в Риме и что он сам — римлянин.
Но сегодня красота города мало его трогала: прокуратор чувствовал опасность. Марк Менлий сделает не одну попытку убрать его с дороги: никто не отдаёт золото без борьбы. Для этой цели будут использованы наёмные убийцы, которыми кишат трущобы прекрасного города.
— Если меня сопровождают четыре телохранителя, то состав нападающих будет превышать мой отряд раза в три, — размышлял Понтий Пилат. — Нападение будет организовано сегодня ночью, когда я буду возвращаться из дома друзей, куда приглашён на обед. У сенатора нет времени. Остались считанные дни, и тупо ожидать своей участи он не станет.