Грек уткнулся подбородком в грудь, задумался.
— Обязательно нужно обезопасить реформатора. И Моисей, и Кришна всегда были окружены вооружёнными сподвижниками, последователями, друзьями. Римское гражданство обеспечило бы самую высокую степень безопасности.
Савл воспринял фразу собеседника очень болезненно:
— Что оно, на дороге валяется? Люди целую жизнь трудятся, унижаются и только после двадцати лет получают статус гражданства. Все силы уйдут на приобретение такой защиты, забудешь, зачем она и нужна.
Грек молчал, что-то прикидывал.
— Если такой реформатор объявится, я смог бы достать для него документ о римском гражданстве. В администрации наместника Сирии плавает невостребованный долг, который и мог бы обернуться соответствующим документом. Но и при наличии документа лучше всего начинать свою деятельность в Антиохии, под боком у наместника. Во всех случаях следует держаться как можно дальше от иерусалимских фанатиков.
— Интересно, как объяснить людям наличие такого документа у иудея. Обстоятельства наводят на размышления, печальные размышления, — недовольно бурчал Савл.
В голосе попутчика прозвучали нотки нетерпения.
— Наследственное гражданство! От отца!
— Кому расскажешь, кому покажешь? Легко проверить.
— Необходимо быть скрытным, осторожным. Документ должен появиться только в крайнем случае; необязательно о нём всем знать. Могут пройти годы, прежде чем он понадобится. Реформатор должен быть человеком полной духовной раскованности, для него важно только его Дело. Стеснительные обстоятельства он должен обходить, перед мелочами не тушеваться.
Разговор постепенно угас, попутчики отдыхали от напряжённой беседы. Обе стороны испытывали желание подвести итоги, подумать. В тишине раздавался только стук копыт да покрикивание возницы. Хитрый грек чувствовал, какая буря чувств и страстей сотрясает душу попутчика. Честолюбивым устремлениям Савла было придано нужное направление.
В душе Амана Эфера созревало мнение, что будет принято нужное решение.
ЧАСТЬ VIII
Крутое восхождение. Батавия
Лучшим лекарством для Понтия Пилата во время бессонницы были воспоминания о прежних днях, полных приключений и успешной административной деятельности. Как легко работалось ему в Батавии и как трудно приходится ему в Иудее! Только сейчас он стал понимать, что в Батавии у него со старейшинами были общие задачи. Батавы и римляне совместно обеспечивали защиту края от вторжения врага. Старейшины поддерживали старания Понтия Пилата по обеспечению порядка, пресечению разнузданности центурионов и легионеров. В Иудее — только административно-религиозное противостояние. Тем приятнее вспомнить о жизни и работе в той далёкой провинции.
Суда XX легиона, на одном из которых находился командующий Ренусской армии Германик, направились к берегу в надежде укрыться от надвигающегося шторма.
— Поздно, — проговорил Понтий Пилат, обращаясь к кормчему своей галеры. — Принимать решение нужно было полчаса назад. Здесь же песчаные отмели, водовороты хорошо видны отсюда.
Перед Понтием развернулась драматическая картина борьбы легиона за жизнь. Суда выбрасывались волнами на отмели, их разворачивало, опрокидывало, заливало водой. Кричали люди, ржали лошади, брошенные на произвол. Легионеры, видимо, получив приказ, не обращали внимание на гибнущее имущество и продовольствие, спешили к берегу, сохраняя только личное оружие. Путь к берегу был опасен: волны создавали стремительные потоки между отмелями.
Рядом с тем же упорством высаживался I легион. Суда, находившиеся в подчинении Понтия Пилата, были отнесены далее на запад. Окружающим, как и самому трибуну, было понятно, что при высадке в этом месте погибнет когорта тысячников Пятого Германского.
— Игемон! Нужно принимать решение, — обратился к Понтию Пилату стоявший рядом центурион, — впереди мощные буруны.
— Уходим в море, ориентируемся по волне и ветру. Остальным судам следовать за нами.
— Суда унесёт в открытое море и неизвестно как далеко, — осторожно заметил центурион.
В открытом море сильный, но ровный ветер гнал высокие, плавные волны. Суда держались кучно, курс определяли по флагманской галере, на которой кормчий вывесил белое полотнище. Дальше в море стало беспокойнее, обнаружились порывы бокового ветра, потоки воды стали перехлёстывать через борта судов. Понтий Пилат приказал выбросить за борт катапульту и десять лошадей. Командиры и кормчие других судов выбросили за борт всё возможное для облегчения судов, а некоторые смекалистые командиры сумели на-растить борта с наветренной стороны.
Кормчие следили за направлением ветра, берегли штормовые паруса, люди на вёслах исправляли отклонения курса судов. Начало смеркаться. Понтий Пилат отдал распоряжение зажечь факелы, а кормчий передал приказ трибуна подойти ещё ближе к флагману.
Всю ночь ревел штормовой ветер. Люди, вцепившись в вёсла, рули, борта, не сомкнули глаз. Наконец чернота ночи стала слабеть, ослабла и сила ветра; силы покидали терпящих бедствие, хотя борьбе за жизнь не было видно конца. Понтий Пилат передал на галеры приказ перейти на двухчасовое сменное дежурство. К полудню шторм стал затихать. Народ приободрился в уверенности, что пережили самое тяжёлое время. Появилась надежда. Понтий Пилат стоял недалеко от кормчего. Трудно определить, в каком месте огромного Северного моря они находятся. Он косил глазом на кормчего, который, немного отдохнув, вновь стоял у руля. Каково же было его удивление, когда кормчий ответил:
— Мы недалеко от берегов Британии. Если ветер не изменится в течение двух часов, мы увидим землю.
На лице трибуна кормчий обнаружил недоверие.
— Игемон! Каждый занимается своим делом, и многие кое в чём разбираются. Через два часа появится берег, и будет очень плохо, если ветер не стихнет. Со страхом думаю об обрывистом береге, к которому нас может вынести.
Действительно, через пару часов раздался крик:
— Берег!
Кормчий, приставив ладонь к глазам, старался высмотреть береговой рельеф и, приняв наконец решение, направил судно на защищённую бухту.
У входа в бухту Понтий Пилат приказал лечь в дрейф: он хотел обозреть флотилию, приплывшую с ним на Британские острова. Мимо проплыли пятнадцать галер его первой когорты Пятого Германского. Он насчитал ещё 57 судов из других легионов, принявших его команду. Впервые под его командованием сосредоточилось шесть линейных когорт.
Началась выгрузка войск, но не радостная и долгожданная, как следовало ожидать, а нервная, предбоевая, с построением для нападения или отражения. Дело в том, что, оглядев бухту, трибун обнаружил на южном ее склоне обширное селение. Жители давно увидели флот, и в селении начался переполох. Показались повозки, груженные скарбом; в них же размещались женщины и дети. Население спешно двинулось вглубь страны. Мужчины селения, стремясь задержать наступление римских отрядов, высыпали на окраину селения. Кельты строились для битвы.
Понтий Пилат был уже на берегу и, вскочив на коня, поскакал во весь опор от отряда к отряду. Подняв над головой меч Тиберия, он кричал движущимся центуриям и их командирам:
— Остановить движение, остановить движение!
Шаг центурий замедлился, некоторые и вообще остановились. В это время десять центурий первой когорты Пятого Германского устремились к селению, совершая непонятный для других манёвр.
Пока Понтий Пилат оценивал приведённую к Британии флотилию, два трибуна из I и XX легионов, оказавшиеся в её составе, нашли лучший, с их точки зрения, способ решить вопросы питания добычливой охотой. Они очень удивились появлению трибуна из Пятого Германского, решившего что-то изменить в их действиях. Какой-то самозванец решил тут командовать! Оба пришли в негодование.