Понтий Пилат пытался убедить трибунов в необходимости скорейшего возвращения к берегам Галлии и, в первую очередь, без потерь, в необходимости дать войскам отдых, добыть провиант мирным путём. Суровые лица трибунов были непреклонны. По их мнению, там, где появился римский легионер, жители должны трепетать и считать себя рабами. На возражение Понтия Пилата о Британии как провинции Рима и об ответственности за разорение селения трибуны имели своё мнение.
Пока шли препирательства, перед мужчинами селения развернулась удивительная картина. Десять центурий когорты тысячников Пятого Германского, опередив наступающие подразделения, поднялись к селению и, создав охранительное полукольцо, прикрыли собой селение. Тысяча легионеров отборной римской пехоты стояла спиной к селению, выставив копья навстречу приближающимся центуриям.
Увидев завершение манёвра, Понтий Пилат обратился к трибунам:
— Если кто-нибудь отдаст приказ центуриям и когортам двинуться против Пятого Германского, я прикажу уничтожить его. Я самый молодой среди вас, но это я привел сюда флотилию, я облечён особым доверием императора Тиберия. Я принимаю командование над войсками. Оставляю за вами право обжаловать моё решение у командующего, а сейчас не советую со мной спорить.
Тактический ход Понтия Пилата был оценён по достоинству; умным он давал основание подчиниться трибуну Пятого Германского, упрямых лишал уверенности в своей правоте: не бросаться же на строй собственной пехоты. Трибуны поняли, что они недооценили Пилата. Оба смирились.
— А сейчас приступить к построению лагеря на том месте, где стоим.
Понтий Пилат прошёл цепь своих легионеров и, оставив трибунов на попечении центурионов, направился к отряду кельтов, стоящему у околицы селения. Навстречу Понтию Пилату направилась группа старейшин. Остановившись рядом с трибуном, они жестами выражали ему свою признательность за спасение селения. Один из старейшин с трудом мог изъясняться на латыни и пытался выразить те же чувства словами. Понтий Пилат стал объяснять знатоку латыни свои просьбы.
— Римские войска оказались здесь случайно; виною тому шторм. Никаких враждебных действий предпринято не будет. Нужно накормить войска; нам нужно поставить крупный скот, овец, хлеб; пресная вода, слава богам, в ручье, что протекает в районе бухты.
— Все будет доставлено к лагерю, — пообещали старейшины, — платы не возьмём, только не выпускай, игемон, из лагеря свой народ, а какой он — мы знаем.
— Накормить четыре тысячи здоровых мужчин не сможет ваше селение. Деньги мы заплатим.
Трибун извлёк из пояса 20 золотых монет, которые носил с собой на непредвиденный случай, и передал старейшинам, у тех алчно заблестели глаза.
— Завтра вы получите достаточно денег, чтобы закупить для нас скот и хлеб в соседних селениях. Привезите котлы, дрова для кухонь; тогда уж точно легионерам незачем будет выходить из лагеря. Мы погрузимся на суда и отплывём на Ренус, как только ветер. изменит направление.
Понтий Пилат собрал у офицерского состава золото и серебро с обязательством вернуть деньги из собственных средств в случае отказа казначейства возместить произведённые расходы.
Пять дней прожили легионеры на берегу залива и эти дни вспоминали как наиболее удачные в своей жизни. Пропитание доставлялось к лагерю местными жителями в изобилии; не приходилось совершать карательных походов для добычи съестных припасов. Было время отойти и от морской болезни. Легионеры отоспались, отдохнули, а когда они стали проявлять интерес к женскому населению, подули западные ветры, и к радости местных жителей, центурии начали грузиться на суда. Им искренне махали на прощание, желая, однако, чтобы ветер не переменился.
Германии вышел встречать флотилию, которую считал погибшей. Какова же была его радость, когда он обнаружил десятки судов, приближающихся к лагерю! Потеряв часть флота, почти всех лошадей, добравшись до лагеря с большими трудностями, Германик находился в угнетённом состоянии и тянул время с официальным докладом сенату о результатах летней кампании. Особенно его мучил вопрос о количестве погибших войск по причине морского шторма. Сенат, конечно, не принял бы такие причины за оправдательные.
Но теперь! Прибыл почти целый легион, и люди, как он убедился, находились в отличном состоянии.
Понтий Пилат ощущал скрытую признательность командующего, который искал достойный способ отметить его заслуги. В лагере было полно разговоров о спасении флотилии.
Командующий интересовался событиями в мельчайших подробностях. Для себя он отметил манёвр когортой тысячников, который перехватил пути наступления войска и поставил соперничающих трибунов в безвыходное положение, а Понтию Пилату позволил захватить инициативу и разумно ею распорядиться.
Один из пунктов отчёта командующего касался Понтия Пилата.
Император и сам помнил молодого офицера и в душе радовался своей прозорливости, и потому поступившие в германскую армию документы утверждали Понтия Пилата в новой должности.
Из документов, полученных из Германии, император уяснил, что в римской армии действует офицер, способный решать вопросы не только силой оружия. Этот офицер может находить и мирные пути, осмысливая интересы участвующих в деле сторон. Защита селения кельтов, обеспечение легиона всем необходимым для восстановления его боеспособности — путь, достойный зрелого ума.
Приглашение Понтия Пилата в Рим вызвало переполох среди сослуживцев.
Сам Понтий Пилат находился в растерянности. Неясность будущего томила его. Продвижение по службе ведь не всегда связано с более благоприятными условиями работы и жизни.
Только по прибытии в Рим, установив место будущего назначения, Понтий успокоился. Управление провинцией его не пугало, а возможность зажить собственным домом радовала.
Батавы издревле населяли побережье Северного моря в устье Ренуса. Низменная равнина, богатая озёрами, речушками, плодородными землями, была благодатным краем. Но жизнь края была не столь благодатной, как можно было ожидать. Соседи по суше и воинственные дружины с моря вторгались в земли батавов почти непрерывно.
Угон скота, захват людей в рабство, уничтожение целых селений продолжались из года в год веками. Трудно было батавам противостоять дружинам профессионалов, но несмотря на постоянный урон, племя боролось и продолжало существовать.
Когда же на дорогах показались стройные колонны римской пехоты, мудрые вожди племени поняли бесполезность сопротивления. Если ватаги и дружины нападали с целью грабежа, то римляне пришли навсегда.
Уже захвачена Британия, пала Галлия. Бедные ба-тавы! Что они могли противопоставить Риму в неравной борьбе? Вожди признали протекторат Рима, избежав кровопролития и разорения своих земель. В стране батавов в наиболее уязвимых для нападения местах были построены небольшие крепости с гарнизонами, несущими дозорную службу. Как и в любом месте римского пограничья, невзирая на военную мощь Рима, систему договоров и обязательств, соседи совершали набеги, незваные заморские гости появлялись неизвестно откуда, а сил для отражения не хватало. Тревожно жили батавы.
Да и с наместниками Рима им не везло. Присылали, как правило, людей захудалого рода, небогатых, смотревших на батавов, как на рабов. Такие люди, дорвавшись до власти, бросались в разгул, приобщаясь, как им казалось, к образу жизни римских патрициев. Желание составить состояние было их основным жизненным устремлением, и потому грабёж провинции стал со временем формой управления. Не удовлетворившись побором общин и родов, такие наместники запускали руку в казну, на чём их карьера плачевно заканчивалась.
Теперь ждали наместником какого-то Понтия Пилата, 35-летнего трибуна. Молодость будущего наместника приводила старейшин в замешательство: сколько по-требуется денег и женщин!
В строю 17 лет и всё время в первой линии; что может звучать в душе такого человека? Только мотив убийства врага. Жестокость натуры, упрямство характера, безудержное удовлетворение прихотей — таким приготовились увидеть наместника старые центурионы, служащие администрации, старейшины и вожди племён.