Гамалиил был известным толкователем законов Моисея и учителем не одного поколения священнослужителей как храма, так и всей Иудеи. Первосвященники с подчеркнутым уважением приготовились слушать известного своей учёностью законоведа.
— Настало время вспомнить о заповедях пророка Даниила. Мир изменился так, что самое время подумать о практическом исполнении главной заповеди пророка.
Совсем недавно слова безвестного и самозванного равви Иисуса показались нам разрушительными для нации и религии. Мы поспешили отмежеваться от его слова, от его мысли. Но посмотрите, как успешно ведут проповедь его учения последователи и ученики. Какими притягательными оказались его заповеди для тысяч язычников, с какой верой они готовы принять его слово! Но слово его является продолжением нашего, и если будем внимательными, то увидим в учении Иисуса источник созидания, а не разрушения.
Мы создали нацию, мы создали усилиями пророка Моисея свою религию. Теперь наш путь лежит к людям. Только так решается для нас заповедь пророка Даниила. Необходимо отбросить старые догмы и в интересах Господа нашего и нашего народа совершить трудные для нас дела, трудные в борьбе с самими собой. Но если мы хотим, чтобы Иерусалим стал столицей нового мира, а Иерусалимский храм сосредоточением его духовного начала, необходимо в себе преодолеть устоявшиеся понятия и представления. Нужно признать пророка Иисуса и его учение как развитие и продолжение иудаизма. Только с помощью его учения способны мы решить самую трудную задачу нашей религии — духовно завоевать мир.
В зале раздался лёгкий шум; Гамалиил, видимо, ожидал подобную реакцию членов синедриона. Он усмехнулся. Умные глаза наблюдали за поведением зала.
— Необходимо признать всех вновь обращённых равными перед Господом наравне с евреями.
Шум зала усилился.
— Признать за вновь обращёнными право считать себя свободными людьми и обещать по нашим законам защиту от порабощения.
Зал откликнулся гулом возмущённых голосов.
— Я перечислил три условия, выполнение которых приведёт к всемирному приобщению умов других народов к нашему учению. А теперь думайте, выбирайте, решайте, на то вы и находитесь здесь, в высоком собрании синедриона.
Шум понемногу стих.
Первым решил высказать свои мысли член синедриона Озания, известный практическим пониманием самых запутанных обстоятельств.
— Мудрый Гамалиил прав! Как бы мы ни отрицали его предложения, но именно через их принятие лежит путь к осуществлению заповеди пророка Даниила. Давайте посмотрим вперёд. Встретятся ли нам трудные, а возможно, и непреодолимые препятствия в случае принятия всех выдвинутых условий. Надо помнить, что мир, в котором мы живём, римский мир, и мы в нём только малая часть.
Правоверные! Мы вступаем в борьбу за передел мира с могучим Римом. Вас это не пугает? Надо представлять развитие событий и быть готовым к самым тяжёлым последствиям. Как только Рим уразумеет положение дел, а управляют империей умные, дальновидные люди, знаменитые римские легионы будут уже здесь. Обстановка непростая, надо думать и думать.
— Существует ещё одна опасность для Иудеи и для её существования как нации, как государства, — поднялся влиятельный саддукей, бывший первосвященник Анна, с мнением которого трудно было не считаться. Меня беспокоит третье предложение равви Гамалиила — статус свободного человека для вновь обращённых. Одно дело готовить поколениями принятие данного положения, заботиться о сознании общества, другое дело — объявить о нём сегодня. Третьим предложением мы покушаемся на экономическое могущество нашего соседа и, к сожалению, господина. Если сегодня окружающий мир как бы и не замечает отсутствие рабства в нашей стране и считает это обстоятельство только нашим внутренним делом, то после стихийного движения вновь обращённых за свои права свободных людей положение о рабстве перестанет быть нашим внутренним делом. В наш жестокий век вопрос будет решён силой оружия. В предстоящей борьбе мы вряд ли чего-либо можем добиться, скорее всего мы потеряем даже те привилегии, которыми наш народ пользуется в римском мире.
Молчание затягивалось. Никому не хотелось ускорять принятие столь ответственного решения. Тогда-то и сказал своё слово первосвященник Каиафа:
— Важны предложения мудрого Гамалиила, непросты ответы. Необходимо думать; мы не вправе допустить ни одной ошибки. Они могут роковым образом повлиять на существование нашего народа; согласимся с тем, что у нас есть ещё время для принятия правильных решений.
Склонился на свой посох мудрый Гамалиил, прикрыл глаза:
— Разве можно понять тусклым сознанием, что бывают такие духовные порывы, духовные взлёты народов, когда никакие власти, никакие войска не могут погасить разгорающееся пламя. Пламя новой веры разгорается в римском мире, и так бездарно упустить единственную возможность провести в жизнь великую мысль пророка Даниила! Не повезло пророку с робкими духом иудейскими вождями религии.
Чувство досады читалось на лице Амана Эфера, когда стало известно содержание выступлений на заседании синедриона с необычной повесткой дня.
— И всё потому, — думал Понтий Пилат, — что наш философ переживает за судьбы человечества. Зачем так переживать? Боги точно знают, как развиваться человечеству.
Услышав это от Пилата, Аман Эфер скривил лицо, как от зубной боли.
— Объединение религиозных учений могли бы осуществить и люди. Четыреста лет назад смог же синедрион принять решение об отмене рабства. А разве мало было значительных лиц, противившихся такому решению? Состав умов в синедрионе отличался высоким уровнем мышления. Понятия свободы и величия нации были для них настолько важны, что мнение значительной прослойки богатых людей немного для них значило: они верили в свою правоту. А сегодня?
Понтий Пилат внимательно слушал и удивлялся.
— По-моему, они приняли решение на государственном уровне. Опасности учтены и учтены правильно.
— Действительно, решения приняты на государственном уровне интересов, но предложения Гамалиила требовали философского мышления: речь шла о человечестве, а не только об интересах Иудеи.
В душе Понтий Пилат не соглашался с мнением Друга.
— Подвергнуть удару государство, религию, народ во имя неведомого. Кто предугадает, кто прозрит? Сам я полон сомнений.
Скрытое недовольство друг другом выразилось в затянувшейся паузе.
Вдруг прокуратор встрепенулся.
— Как я мог забыть? Аман! Ты у нас астролог! Уверен, ты уже осведомлён об историческом пути самой Иудеи. Теперь мне понятна твоя нервозность, неудовлетворённость решением синедриона.
— Тебе, Понтий, я могу рассказать о будущих событиях в Иудее, и в их свете синедрион принял не самый лучший вариант. Через 30 лет в Иудее произойдет восстание против римского владычества. В страну из Египта и Сирии будут введены римские легионы. Иудея будет разорена, Иерусалим взят штурмом, Иерусалимский храм сожжён. Сама Иудея потеряет государственность и станет римской провинцией. Произойдут те события, которые прозорливые первосвященники перечисляли при обсуждении предложений Гамалиила. Если бы синедрион сумел приобщить общество к новым великим устремлениям, переключить энергию нации на создание новой мировой религии, никакого восстания не было бы. Не исключено, что страна и Иерусалимский храм могли бы вообще не пострадать.
Понтий Пилат устремил взгляд на друга и уже собирался обрушить на Амана Эфера планы преобразования мира, но был остановлен:
— Нет, Понтий, нет! Я смотрю, ты уже приобрёл вкус к управлению историей народов. Предоставь истории самой вершить свои дела.
Эпилог
Аман Эфер стоял на пристани порта Кесарии, когда триера, работая вёслами, начала отдаляться от берега. На корме боевого корабля во весь громадный рост стоял Понтий Пилат. Друзья ещё видели лица друг друга. Последние минуты расставания… Чувство потери охватило души друзей. Никогда они уже не увидят друг друга, и в будущей жизни не будет у них замены, останутся только воспоминания. Теперь уже ясно: жизнь не проявит себя удивительными яркими впечатлениями и событиями, лучшее ушло безвозвратно, напрасны надежды и ожидания встреч. Сегодня они теряли какую-то часть себя, и эта потеря была невосполнимой.