Менее радикальная форма теории оставляет уголовное право и все другие виды законодательства, налагающие обязанности, нетронутыми, так как они уже соответствуют простой модели принудительных приказов. Однако она сводит все правила, наделяющие правовыми полномочиями и определяющие способы их реализации, к этой единой форме. В этом смысле она может быть подвергнута той же критике, что и более радикальная теория. Если мы взираем на все право с точки зрения лиц, на которых оно налагает обязанности, и сводим все остальные его аспекты к выявлению статуса более или менее разработанных условий, при выполнении которых эти обязанности становятся действенными, то мы начинаем считать всего лишь подчиненными некоторые другие элементы права, по меньшей мере столь же характерные для права и значимые для общества, как и собственно обязанности. Правила, предоставляющие полномочия частным лицам, следует рассматривать с точки зрения тех лиц, которые их используют. В этом случае они раскрываются перед нами в качестве дополнительных элементов, вводимых правом в жизнь общества, помимо принудительного контроля. И это так, потому что, обладая этой правовой властью, частное лицо, которое в их отсутствие было бы всего лишь носителем обязанностей, превращается в частного законодателя. В сферу его компетенции входит определение правоотношений в области своих договоров, поручительства, завещаний и других правовых структур, которые он вправе самостоятельно создавать. Почему правила, используемые таким образом и дающие эти огромные и особые удобства, не признаются в качестве чего-то отличного от правил, налагающих обязанности, присутствие которых в действительности частично определено осуществлением подобных полномочий? Правила подобного рода, дающие власть, осмысливаются, выражаются и используются в общественной жизни иначе, нежели правила, налагающие обязанности, и оцениваются на основании различных критериев. Неужели требуется какая-либо дополнительная проверка, подтверждающая это различие? [22]
Сведение правил, предусматривающих и определяющих законодательные и судебные полномочия, к формулировке условий, при которых возникают обязанности, приводит к подобному же пороку в сфере публичного права. Те, кто использует данные полномочия для создания действительных постановлений и приказов, используют эти правила в ходе сознательной деятельности, природа которой кардинально отличается от исполнения долга или подчинения принудительного контроля. Представлять такие правила в качестве аспектов либо фрагментов обязывающих правил — значит затемнять, причем более, чем в частноправовой сфере, отличительные особенности права и формы деятельности, возможные в его рамках. Ведь появление в обществе дополнительных правил, позволяющих законодателям изменять старые и создавать новые правила, налагающие обязанности, а судьям решать, при каких конкретно обстоятельствах правила могут считаться нарушенными, — это нововведение столь же важное с точки зрения прогресса общественных отношений, как изобретение колеса. Это нововведение было не просто важным шагом, но кардинальным изменением, которое, как мы покажем в четвертой главе, обусловило переход общества из доправового состояния к правовому [23].