Выстраивался следующий ряд: переход к новой формации = социальная революция = революция «снизу» = незавершенная («однобокая») революция «низов». «Революционизм» преобладал в социально-философских работах, причем не только в сталинское время. Например: «Социальная революция предполагает в той или иной форме насильственное свержение власти господствующего класса и установление своей диктатуры ранее угнетенным классом» [248].
Социальная революция считалась законом перехода к новой формации, но размывалась в примерах народных восстаний Античности и средневековья, чтобы не выйти за пределы революции «низов», поэтому данное понимание роли революции в истории (единственное, при котором понятие «революция» имеет значение, несводимое к другим понятиям) оставалось декларацией, зачастую обоснованной с помощью фальсификации фактов [249].
Дав определение революции, советские авторы тут же переходили к примерам классовой борьбы не только пролетариата и буржуазии, но и рабов и рабовладельцев, крестьян и феодалов, тем самым незаметно сужая тему – с социальной революции как смены господствующего способа производства – до политических проявлений революционной ситуации, а потом и вовсе подменяя ее темой борьбы между эксплуататорами и эксплуатируемыми [250]. Как проницательно заметил английский историк Эрик Хобсбаум (р. 1917), «после 1917 года на протяжении большей части XX века принято стало считать, что естественным итогом любой революции будет установление посткапиталистического режима» [251].
Почему я назвал «революционизм» идеологической точкой зрения? Любому эксплуататорскому классу необходима идеология, которая оправдала бы его господство. Поэтому он весьма чувствителен к вопросу о своем происхождении. Советская номенклатура не была исключением. Своим возникновением она была обязана победе Октябрьской революции 1917 года, прошедшей «снизу». В результате не только эта революция стала чем-то священным, не обсуждаемым, а прославляемым, но и вообще тема революции оказалась по большей части вне науки, в сфере идеологии. Если СССР – то самое общество, которое извечно стремились создать угнетенные классы, а революция «снизу» – путь к такому обществу, то вся история классового общества – цепь незавершенных революций «низов», завершающаяся победой в 1917 году; смены же способов производства – реформы, предотвращение революций «низов», присвоение их результатов или даже контрреволюции.
Именно идеологические «революционистские» натяжки в работах философов побуждали многих историков молчаливо придерживаться иной точки зрения, которая была выше названа традиционной.
Традиционная точка зрения утверждала отсутствие революций при смене докапиталистических формаций. Она всегда преобладала в работах историков, что неудивительно. Само понятие «революция» возникло применительно к Новому и Новейшему времени и фигурировало лишь в работах специалистов по этому периоду, чему способствовала узкая специализация историков.
Теоретическое обоснование этой точки зрения, как правило, можно было встретить у марксистов, работавших до или вне влияния советской идеологической системы.
Одним из них является Н. И. Бухарин. Его представления о докапиталистическом прошлом весьма туманны, но места революции там однозначно не нашлось. Он уверен, что «…общество из первобытно-коммунистического могло превратиться в общество патриархально-родовое, из патриархально-родового в феодальное эволюционным путем. Здесь не было классового господства на средства производства и охраняющей это господство политической власти. Наоборот, и это господство, и эта власть эволюционно вырастали из первобытно-коммунистических производственных отношений через рост частной собственности и т. д. Росли производительные силы – росла дифференциация… А раньше господствующего класса и его мощи не было. Поэтому нечего было ломать. Поэтому переход совершался без революции» [252].
Такова же точка зрения К. Каутского: «Если сущность социальной революции видеть не в одном только государственном перевороте, а и в следующих за этим переворотом новообразованиях, то тогда социальная революция есть нечто такое, что появляется на сцену лишь совместно с промышленным капиталом, что раньше не было известно, но с тех пор является уже необходимейшим орудием социального движения вперед. Как ни напоминают многие события предыдущих революций по своим внешним чертам явление, связанное с эпохой подъема индустриального капитала, они не являются социальными революциями подобно социальной революции этого капитала» [253].