Патриций указал на пухлый коричневый конверт.
— Значок командора Ваймса, сэр. Доставлен лично капитаном Моркоу.
— Он опечатан?
— Да, сэр.
— Значит, в нем нет его значка.
— Верно, сэр. Тщательное прощупывание выявило, что в нем содержится пустая жестянка из-под табака «Двоной гром». Этот же вывод подтверждает тщательное обнюхивание.
Все еще полный энтузиазма Витинари сказал:
— Но капитан должен был это заметить, Барабантер.
— Верно, сэр.
— Ну конечно, это так похоже на нашего командора, — сказал Витинари, — разве он мог поступить иначе? Он выиграл небольшую битву, а тот, кто может выигрывать в малом, способен выиграть по-крупному.
Барабантер неожиданно нерешительно задержался с ответом.
— Да, сэр. К слову об этом, разве не леди Сибилла предложила отправиться в загородное поместье?
Витинари вздернул бровь:
— Ну, разумеется, Барабантер. Я даже и представить не могу, кому бы еще подобное пришло в голову. Наш храбрый командор известен своей привязанностью к работе. Кто еще, кроме любимой жены, был бы способен убедить его в том, как прекрасно было бы провести пару недель загородом?
— Действительно, кто еще, сэр, — согласился Барабантер, и оставил данную тему, потому что не было смысла ее развивать. У его господина имелись свои источники информации, о которых не было известно даже Барабантеру, как бы сильно он ни пытался о них узнать, и только небесам было известно, кто же все эти шпионы, притаившиеся в темноте на высоких лестницах. Вся жизнь в Овальном кабинете была полна тайн, предположений и отвлекающих маневров, где сама сущность истины трансформировалась подобно цветам радуги. Секретарю это было хорошо известно, потому что он и сам играл в этом спектре не последнюю роль. Узнать же то, что известно лорду Витинари, или точно, о чем именно он думает, человеку просто психологически невозможно, поэтому Барабантеру просто нужно вернуться к своим канцелярским делам.
Витинари встал и выглянул в окно.
— Разве наш город не обитель попрошаек и воров, Барабантер? Я могу гордиться тем, что среди них находятся самые умелые на свете. Если бы среди городов проводилось состязание по воровству, полагаю, Анк-Морпок не только вернулся бы домой с выигранным кубком, но и прихватив бумажник каждого участника. У воровства есть цель, Барабантер, но город инстинктивно чувствует, что пока есть вещи, недоступные обычным людям, то есть и такие, которые не дозволены и богачам, и влиятельным персонам.
Для посторонних понимание Барабантером мыслительного процесса своего хозяина было сродни магии, но для него было сродни озарению то, что можно почерпнуть, наблюдая, что именно лорд Витинари читает, выслушивать порой совершенно бессмысленные наблюдения и соединять их, как умел только Барабантер, в общие текущие проблемы и чаяния. Поэтому он произнёс:
— Вы имеете в виду контрабанду, сэр?
— Именно так, именно так. У меня к контрабанде нет претензий. Она требует задействовать множество связей, оригинальное мышление и соблюдать тайну. Качества, похвальные для большинства простых смертных. По правде говоря, она наносит не столь уж значительный ущерб, зато дает людям на улицах немного пощекотать нервы. Каждый должен, по возможности, слегка преступить закон, Барабантер. Это полезно для чистоты ума.
Барабантер, в чистоте черепной коробки которого сомневаться не приходилось, сказал в ответ:
— Тем не менее, сэр, налоги должны регулярно взиматься и поступать в казну. Город постоянно растёт, и за все нужно платить.
— Верно, — произнес Витинари. — Я многое мог бы обложить налогами, но решил создать налог на то, без чего можно обойтись. Непривычно, не так ли?
— Некоторые именно таки и подумали, сэр. Многие этим недовольны.
Витинари не стал отрываться от своих документов.
— Барабантер. Жизнь входит в привычку. Когда недовольство людей достигнет предела, думаю, я обращу на это их внимание.
Патриций снова улыбнулся и сложил вместе пальцы.
— Короче говоря, Барабантер, некоторое количество бандитов среди низшего класса в городе достойно улыбки, если не аплодисментов, ради здоровья самого города, но что прикажешь делать, если в преступность втянуты благородные или богатейшие слои общества? Если для бедняка, который от голода пойдет на кражу, будет достаточно и года в тюрьме, то какой высоты должна быть виселица для богача, который из жадности преступает закон?
— Я хотел бы еще раз повторить, сэр, что я покупаю скрепки на собственные деньги, — встревожился Барабантер.
— Ну, разумеется, но в твоем случае, я должен с удовольствием отметить чистоту твоих помыслов, которая прямо-таки слепит глаза.
— У меня есть все чеки, сэр, — продолжал настаивать Барабантер, — просто на случай, если вы решите на них взглянуть. — На какое-то мгновение повисла тишина, потом он добавил:
— Командор Ваймс должно быть уже почти добрался до своего поместья, милорд. Это может оказаться благоприятным обстоятельством.
Витинари остался невозмутим.
— Конечно, Барабантер. Конечно.
* * *
Поместье находилось на расстоянии дня пути, что в единицах, измеряемых каретами, означало два, с остановкой в постоялом дворе. Ваймс провел это время в предвкушении желаемого стука копыт гонца из города с вестью о разразившейся катастрофе. Обычно Анк-Морпок мог рассылать подобных вестников чуть ли не ежечасно, но именно в этот час отчаянья он покинул своего сына.
Свет уже нового дня ложился на этого самого блудного сына, когда карета, наконец, остановилась перед парой ворот. Спустя пару мгновений из ниоткуда возник старик и устроил огромное представление из открывания вышеупомянутых ворот, потом встал по стойке смирно и сияя, с осознанием выполненного долга, проводил проезжающую карету взглядом. Едва въехав внутрь, карета снова остановилась.
Читавшая в этот момент Сибилла, не отрываясь от книги, толкнула мужа в бок и сказала:
— Здесь такой обычай, нужно заплатить мистеру Гробу пенни. Знаешь, в прежние времена мой дедушка держал в карете жаровню с углями. Теоретически от холода, но на самом деле он нагревал на ней монетки до красна, брал щипцами и швырял привратнику. Всем это нравилось, или так казалось моему деду, правда, после его смерти мы так не делали.
Ваймс полез в кошелёк за мелочью, открыл дверцу и сошел вниз, чем крупно озадачил упомянутого м-ра Гроба, который вжался в росший пышный куст, словно загнанный зверь.
— Прекрасная работа, мистер Гроб, просто пример для всех открывателей засовов. — Ваймс протянул монетку, и м-р Гроб вжался в куст ещё сильнее. Его поза говорила о том, что он готов удрать в любую секунду. Ваймс подбросил монетку, и испуганный старик поймал ее на лету, успев плюнуть на нее, и тут же растворился в пейзаже. У Ваймся сложилось впечатление, что м-р Гроб был возмущён отсутствием шипения.
— И как давно ваша семья перестала швырять раскаленные монетки слугам? — спросил он, возвращаясь в карету.
Сибилла отложила книгу.
— Этому положил конец мой отец, хотя моя мать была недовольна. Как и привратник.
— Уж я-то думаю!
— Нет, Сэм. Они были недовольны тем, что прервался такой замечательный обычай.
— Но это же - унизительно!
Сибилла вздохнула:
— Да, мне это известно, Сэм, но, видишь ли, это были легкие деньги. Во времена моего прадеда, если дела шли хорошо, человек мог заработать до шести пенсов в день. А поскольку старик был почти все время навеселе от рома и бренди, то порой швырял по целому доллару. Я говорю не о нынешнем, а о старом, добром, полновесном золотом долларе. На такой привратник мог прокормиться целый год, особенно в этих краях.
— Да, но… — начал было Ваймс, но его супруга обезоружила его улыбкой. Для подобных случаев у нее имелась особая улыбка. Она была ласковой и дружеской, и при этом была словно вырезана из камня, как бы говоря: «либо ты прекратишь разговоры о политике, либо тут же в нее вляпаешься, себе же и навредив». Поэтому Ваймс разумно, с учетом обретенной за последнее время мудрости, заставил себя уставиться в окно.