— Ты, Костя, шлюх не обижай. В отличие от историков, дамы легкого поведения частенько незаменимы, — прогудел невидимый собеседник с другой стороны костра.
— Вопрос, действительно интересный, Володя, — со вздохом согласился третий участник беседы, молодой парень в затертой "афганке", сидящий спиной к костру. — Но я бы предпочел вспоминать про дам, так сказать. Ей-богу, намного приятнее! Вот года полтора назад был я в командировке, значит…
— Павел Иванович, но все-таки? — повторил вопрос Володя.
По ту сторону костра вздохнули и недоуменно поинтересовались:
— Ты что, не в семье рос? Историю с точки зрения обывателя детям обычно рассказывают дедушки и бабушки. — Я детдомовский, и вообще издалека — сухо ответил Володя.
— А здесь как оказался? — заинтересовался парень в вытертой афганке. — Ты об этом нам не говорил.
— Так получилось, Семен, — безразлично повел плечами Володя. — Тут девушка жила одна. Мы переписывались. Вот и приехал…
— В общем, так, Володя, — начал рассказ Павел Иванович. — Если с точки зрения обывателя, то ничего хорошего у нас давненько не происходило. То, что наши люди называли хорошими временами, на самом-то деле каждый раз оказывалось передышкой между бедами. Российская власть и люди, считавшие себя аристократами, лучшими то есть, всегда относились к народу как микроб к питательному бульону.
— Ага, — подтвердил Семен, — это вечно гадящие нам англичане могли петь чудные песни типа "никогда, никогда, никогда англичанин не будет рабом". Однако, вели они себя с властью и окружающими более или менее логично. У нас же — куда не посмотри, взгляд упирается в Зазеркалье. Вот, к примеру, одни и те же мужики. Смотришь с одной стороны, видишь суворовских чудо-богатырей. Посмотришь с другой — мишени в тире Струйского, и не более того.
— Так ничего странного, — прокомментировал Павел Иванович. — Вам же объясняли, ребята. Неужто еще раз разжевать надо? Что тогда, что сейчас — разницы в человеческой природе не наблюдается. Тогда помещик Струйский развлекал себя и гостей, стреляя по крепостным, сейчас депутат Лозинский в компании главмента, судьи и прокурора за неимением в угодьях крупного зверя, насмерть травит бомжей. Когда из ружей их, негодяев, когда собачками.
И те же самые крестьяне, попав в руки Александра Васильевича, становятся чудо-богатырями. Но чудо-богатыри больше вражеских штыков и шрапнели боятся собственного…
— Взводного? — предположили слушатели.
— Да какое там, — вздохнул Павел Иванович, — фельдфебеля! Вот тебе и чудо-богатыри. На поверку получается: то же дрессированное мясо. Только дрессированное по-другому, не только на безусловное повиновение, но и на проявление управляемой агрессии. Частичная инициация называется. Слышали?
— Да.
— Но маловато поняли, правда?
— Так ведь в голове не укладывается: с одной стороны, предки создали Империю, протянувшуюся до Тихого океана, с другой стороны, они же ничего не имели против того, что в барских имениях баб и девок загоняли на деревья и заставляли кричать "ку-ку". Громко так, с выражением! И тихонько молиться про себя, чтобы утиная дробь не изувечила лицо. Чтобы никто не вздумал перепутать и пальнуть картечью или пулей. И так далее…
Правильно воспитанные чудо-богатыри — не вмешивались, мечтая, чтобы их жен, сестер или дочерей всего лишь изнасиловали. Гуманно, не нанося увечий, не до смерти. Такая вот, понимаешь, избирательная храбрость выходит: только в сторону указанного начальством противника.
— А революция 17 года? — попробовал возразить Семен.
— Кто ее делал, помнишь?! — дружно возразили все остальные. — Потомственные дворяне, жиды и бандиты, авантюристы и мечтатели, купцы и промышленники, причем не из самых захудалых. Родная сестренка мамы Железного Феликса — одна из фрейлин последней императрицы, — кто-то о том забыл?! Если кто забыл, то пусть вспомнит: народ революции не делает. Массы в них участвуют в качестве расходного материала.
— Смотри, Володя, — продолжил мысль Павел Иванович, — ты хотел знать как выглядит история с точки зрения обывателя? Так я тебе сейчас буквально в двух словах расскажу. Прадед говорил, что до того как жили по-разному, но в среднем — лучше. И примеры приводил, что и почем стоило, кто и сколько зарабатывал. Но мысль одна — после стало хуже. Потом на какое-то время приотпустили народ, и вновь пошла круговерть. Чуток пожили разве что в семидесятых-восьмидесятых, если о большинстве-то говорить. Тогда власть вдруг расслабилась, стала благодушной, дышать дала. Но дышали мы недолго. Ровно до того момента, как выяснилось: не нужны мы властям более в таком количестве. И численность нашу активно сокращают, чтобы мы ресурсы ценные не потребляли.