В строгом соответствии с теорией систем, перед самонадеянными реформаторами встал выбор. Либо бессильно наблюдать качественное упрощение системы со сбросом ее компонент по матрице развития на несколько ступеней вниз, либо извернуться, и через неминуемую катастрофу выйти на новую ступень развития.
Глава 27
Глава Черноморской областной Рады гнал машины так, что "Панамеру" последней модели ощутимо сносило на поворотах. До визга покрышек, до шарахающих от чумного недоумка встречных и стесанного о придорожный столб левого бока лакированного лимузина.
Михайло Нечипорук спешил. Надо было успеть, любой ценой успеть заскочить домой, прихватить паспорта, драгоценности и некоторые милые сердцу мелочи. Приметную машины было ни капельки не жалко. Ее, так или иначе, все одно придется бросать. Слишком уж броская, вызывающе-откровенная в своей роскоши модель.
Шансов договориться не было. Даже у него, с успехом служившим и вторым секретарем обкома партии при коммунистах, и городским головой при демократах. Теперь умение договориться хоть с чертом и готовность прислуживать хоть Богу, хоть Дьяволу были бесполезны. С такими как он, просто не желали разговаривать.
Нет, он конечно же предчувствовал и предполагал… Еще когда в Автономии появилось ополчение и вставший во главе его непонятный хлопец. Но тогда кроме смутного беспокойства, ничего не было. Договариваться было по большому счету, не о чем и не с кем.
Чуть позже тот хлопец стал главой РВСР и Председателем СНК, и говорить стало поздно. Сначала посланные в Москву люди вернулись ни с чем — с ними просто не стали говорить. Потом вышел незаконный, странный и страшный декрет, от которого по спине побежали мурашки размером с хорошую собаку.
Команданте, будь он неладен, заявил, что изменники, предавшие Союз и его Великий Народ — вне закона. Казалось бы, откровенная глупость, юридический нонсенс, бред сумасшедшего, треп, не имеющий силы, но вот ведь… Оказалось, что люди, живущие в бывших республиках, приняли все очень близко к сердцу. Многое пережив, обыватель многое понял.
Сначала, конечно, в прессе независимых республик появились язвительные комментарии о которых их авторы вскорости горько пожалели. Потому как после того, как повесили картавого меченного урода, нетвердо владеющего русским языком, по Державе покатился Мор. Потом выяснилось, что местечковые власти пожар пытались гасить бензином. Чем больше говорили, чем больше лгали и изворачивались наемные борзописцы, тем больше людей переходило к чисто практическим действиям.
Вне закона — это страшно. Это значит, что любой и каждый человека из проскрипционных списков убить может. И вместо долгого тюремного срока выйдет ему награда и часть имущества обреченного. В российские города словно бы пришли давно забытые времена Суллы со всеми прелестями эпохи проскрипций.
Когда укорачивали на голову зарвавшихся, Нечипорук спинным мозгом понял: пора. Но тут, как на грех, подвернулась возможность неплохо скрасить грядущее прощание с Родиной, и Михайло задержался.
Теперь, заправляя машину в очередной безумный вираж, он вполголоса материл себя за глупую жадность, не позволившую ему, подобно обезьяне из притчи, вынуть глубоко запущенную в кувшин с узким горлом руку.
Утром в открытое по случаю первого весеннего тепла окно, прямо во время планерки, по ушам ударил звук мощной акустики, выставленной в окне ближайшей многоэтажки. Михайло сначала от души обматерил неведомого меломана, а теперь был ему искренне благодарен. Рев динамиков и оскорбительные слова указа московского диктатора привлекли внимание к улице. И в итоге, дали головке администрации несколько лишних мгновений. Как раз достаточных для того, чтобы выехать на параллельную улицу за пару минут до того, как толпа, вихрясь людским водоворотом, начала втягиваться с парадного входа.
Теперь, только теперь, уже переваливший за полтинник Нечипорук понял правоту покойного деда. Тот, еще во времена перестроечного угара брезгливо взял внука за краешек вышиванки и горестно пожаловался куда-то в пространство, что внука по доброте и глупости своей совсем не лупил, а потому непутевого потомка в итоге непременно расстреляют.
Тогда Михайло воспринял дедовы слова как натуральный бред выжившего из ума старого маразматика, которого и слушать-то не стоит. Теперь, когда изменить толком ничего было невозможно, оно до печенок проникся правотой слов, сказанных дедом и поклялся жить по-другому.