Резко поумнев, муджахеды вспомнили традиции отцов, и погнали на мины соседей Виктора. Нарушив неписанные законы войны, горцы поступили неразумно, ибо беспредел со стороны слабого — наказуем. Но горные дикари, поросшие густой шерстью, они дикари и есть. Дикарь при столкновении с цивилизованным человеком, обречен, но думает, к своему несчастью, он совсем другое.
Дальнейшее было предопределено. Сначала погибли соседи, разминировав собой неуправляемые мины. Потом горцы убедились, и снова на собственной шкуре, что некоторые мины управляемы.
В итоге, наступил момент, когда мины — кончились. Но к изумлению горцев оказалось, что у дедушки в хозяйстве, оказывается, был вполне приличный огнемет. Пускай французский, пусть времен 1 Мировой, с архаичным набором давления от трех пиропатронов, но внук им воспользовался лихо, в точном соответствии с не страдающей излишним гуманизмом инструкцией пользователя. Над цветущими садами поплыл запах горелой человечины.
Затем молодой человек, воспользовавшись парой дымовых шашек и автоматическим оружием, проложил себе дорогу в густо поросшее лесом предгорье. У двух воинов аллаха, некстати встретившихся ему на пути, оказались демонстративно и с особым цинизмом вырваны глотки. Одним из пострадавших оказался тот самый водитель автобуса, так пренебрежительно отнесшийся к своим предчувствиям.
По очевидным причинам, желающих пускаться в погоню почему-то не нашлось. Бородатые дикари вполне разумны, когда дело касается их воняющих тухлятиной скальпов. Нападать они предпочитают исключительно на слабых и беззащитных, заранее обеспечив себе численное превосходство. Того, кто ушел в лес, ни слабым, ни беззащитным уже не считали. Потому, погони не было.
Можно сказать, что Виктору повезло, ибо уходил он уже на последних каплях сил и самолюбия. А можно вслед за Анаксагором повторить: "Боги всегда милостивы к тем, кто умеет задушить страх. Вот только люди их ненавидят".
На малой родине делать Виктору было больше нечего. Родители давно жили в столичном пригороде. Деда он успел похоронить в последние спокойные дни. Девушка, так искренне обещавшая дождаться, успела выйти замуж и уехать.
Судьба сгоревшего старого дома и клочка земли в сложившихся обстоятельствах занимала менее всего на свете. Вообще-то, от краткосрочного отпуска по семейным обстоятельствам оставалось целых пять дней, но посвящать их мести за тех, кто безропотно подставил горло под нож, Вояр на данный момент счел неразумным.
Жизнь еще раз, кровью подтвердила старую истину, поколениями исповедуемую в семье: в доме обязательно должно иметься оружие, о котором ничего не известно ни власти, ни другу. Я уже говорил об этом, но повториться считаю не лишним.
Всем известно: предают именно друзья, потому не стоит им знать лишнего.
— Зарегистрированное оружие в доме, — терпеливо растолковывал дед начавшему понимать окружающий мир внуку, — это повод для любой сволоты с корочкой без ордера запереться в жилье и осквернить его своим присутствием.
Еще важнее, чтобы у мужчины была постоянная готовность убить, защищая дом, близких и себя. Без этого мужчины действительно становятся лишь говорящей рабочей скотиной. Порядочный человек не признает монополию государства на насилие. Что ни говори, закон Талиона предпочтительнее.
— Отбиться в сложном случае, скорее всего, не удастся, — запоминал приехавший на каникулы школьник. — К такому повороту событий следует быть готовым. Всегда. Но, по крайней мере, за твою шкурку заплатят кровью, а не возьмут бесплатно.
В итоге, дедово наследство и уроки оказались как нельзя кстати.
Перед тем, как уйти, Виктор разлил на дощатый пол керосин из бидона, скрутил газету в жгут, поджег ее, и бросил в пахнущую нефтью лужицу.
— Негоже оставлять добро нелюдям. Даст Бог, потом построю что-то получше, — подумал он.
Райцентр встретил криво написанным на бывшем рекламном щите лозунгом: "Русня! Оставайтесь дома! Нам очень нужны рабы." Кроме понятного, было и непонятное. На ветру бились криво написанные арабской вязью лозунги. Присмотревшись, можно было разобрать, что перерисовывали их с ошибками, зачастую смешными и полностью меняющими первоначальный смысл. Только вот смеяться желания у Виктора не было никакого.
Как это было ни удивительно, автобусы ходили. Правда, цена на билет сильно выросла. Можно сказать и так: стала космической. За билет просили ни много, ни мало, тысячу рублей. На тот момент, пять лейтенантских зарплат.
И все-таки, Виктору удалось купить билет за обычные три рубля. Наглый, переполненный сознанием своей важности водила моментально сдулся после того, как ему в глаз уперся пахнущий пороховой гарью ствол.