Осушив стакан, Виктор поморщился, но ответил:
— Если не так, трупов будет больше. Помнишь, мы с тобой написали: "Мы, русский народ, в целях образования более совершенного Союза, утверждения правосудия, обеспечения внутреннего спокойствия, организации совместной обороны, содействия общему благосостоянию и обеспечения нам и нашему потомству благ свободы, учреждаем и принимаем этот Основной Закон обновленного Союза Республик…"
— Не только мы, весь Совет!
— Речь о нас с тобой. С тех я потом… Подпись ставил?
— Да, — вдруг опустил глаза Фролов.
— Надо исполнить, Васильевич. Нам с тобой — особо.
Принесенное Фроловым вино и ночной разговор так разбередили душу, что даже самый свирепый аутотренинг не помог. Нет, сон-то пришел, но лучше бы так не засыпать никогда.
Сначала перед глазами Виктора вспышкой появилась старая хроника: истощенные, почти падающие от голода женщины, тянущие с Невы санки, где стоят полные воды бидоны. Их глаза, окруженные синеватыми тенями, казалось, вымораживали душу. Сделав попытку, схватить облепленную мерзлым льдом веревку, Виктор проснулся в первый раз.
Выпив воды, сделал дыхательную гимнастику, и снова заснул. На сей раз подсознание подкинуло еще более гадкий сюрприз. Причудливо путая виденное наяву и в кино, alter ego отрывалось по полной. Виктору вновь привиделась дорога, полная брошенных машин, одичавшие собаки на обочине, деловито обнюхивающие изуродованные, раздутые весенним теплом трупы. Взгляд заметался, и упал на торчащий из глубокого кювета багажник "Жигулей", из разверстого нутра которого улыбалось обезображенное лицо той, которую он когда-то был готов назвать единственной.
После второго стакана вина Морфей слегка сжалился, и показал питерскую помойку и голодных стариков, стыдливо сжавшись, копающихся в мусорных контейнерах. И тут же, явно для контраста пошли кадры с жирными, обрюзгшими от обжорства попами, жадно лакающими вино из золоченых чаш.
Созерцание смертного греха сменил новый кошмар: разрушенные, как после бомбежки предприятия и стоящие на тротуарах кучки проституток. Кости русских воинов во всех уголках мира — среди обезображенных дефолиантами джунглей Вьетнама, в саваннах и редколесье Анголы.
Понемногу рыжая африканская почва сменилась ледяной пустыней и вмерзшей в лед собачьей упряжкой. Ее сменил вид на колышущиеся в зеленой бездне корпуса кораблей с обвитым водорослями такелажем. От облегчения, Виктор вновь проснулся, поняв: ничего страшного. Просто экранизация любимого им стихотворения Киплинга, "The Song of Dead"[2]. Мрачное величие чеканных строк воплотилось в странные видения под влиянием запредельной усталости и пары стаканов вина.
Впрочем в том, что "If blood be the price of admiralty, Lord God, we ha’ paid it in"[3], сомневаться не приходилось.
Глава 16
Доклад капитана Кузовлева о командировке в ближайший к Автономии областной центр, свелся к одной фразе:
— Товарищ лейтенант, ваше приказание выполнено.
Потом капитан перевел дух, и уже нормальным голосом добавил.
— Все, как ты говорил. Даже как-то страшно. Мандат за твоей подписью приняли без звука.
— Садись.
Кузовлев обессилено плюхнулся на стул. Виктор с иронической улыбкой посмотрел на своего бывшего командира, и приступил к чуть более подробным расспросам.
— Транспорт?
— Восемьдесят "Уралов 4320" с водителями. Но мальчишки числятся командированными, должны вернуться.
— Оружие?
— По списку. И даже немного сверху.
— Продовольствие?
— Сколько влезло в транспорт. Все продукты — длительного хранения, так что…
— С зеленью уже решили, — не обратил внимания на жалобу Вояр. Выглядел Виктор не лучшим образом. Голубые круги под глазами, бледное лицо, слегка замедленные движения. Однако, судя по очереди в приемной, поддаваться слабости не собирался.
— Теперь рассказывай, кого попросили придавить.
— Цыган и местный криминал, как ты и предсказывал. На все про все потратили шесть часов. Криминал нейтрализовали адресно, по списку. Цыган — вместе с застройкой. Взяли с Рудгормаша тяжелые бульдозеры, поставили оцепление, и через пару часов там никого и ничего не было. Подросткам наркоту больше никто не навяжет и на иглу не посадит.
— Свободен, капитан.
— Есть! — ответил Кузовлев, и его буквально выбросило со стула. Но уже выходя, в дверях, капитан остановился, сделал четкий поворот налево-кругом, и осведомился: