Суть в том, что ты без идущих за тобой — никто. Но, в то же самое время, чтобы пнуть страну вперед, надо стать страшным, свирепым, кровожадным чудовищем, диктатором, узурпатором и прочая. Кто не верит, пусть почитает биографии Генриха VIII, Кромвеля, Вильгельма Первого Оранского и всех остальных, кому хоть что-то удалось совершить. Боже, куда я влез…
Сорок веков не смотрели на меня с верхушек пирамид, это правда. Но в ближайшие годы вряд ли кому удастся потушить горящую нефть.
Всяких там неприкосновенных Энгиенских придется душить на счет раз, это без вопросов. Иначе просто не выжить. Но ни Аустерлиц, ни Бородино, ни, тем более Ватерлоо мне и даром не нужны… Как бы увернуться от такой чести-то, а?
Директорию, сидящую в столице, вскорости разгоним, они это и сами понимают. Газеты и ТВ проглотят и оправдают все, что угодно, достаточно вспомнить знаменитый когда-то ряд заголовков, начинавшийся статьями типа "Корсиканское чудовище выползло на берег в бухте Жуан" и "Людоед идет к Грассу", а завершившийся вполне верноподданным "Его императорское величество ожидается сегодня в своем верном Париже". Мы на том этапе, когда уже важна лишь сила.
Вот только, видит Бог, как неохота воевать потом с половиной мира. Да и то сказать, диктаторов и полководцев теперь не травят на маленьких островках в океане, оказывая, так сказать, уважение личности. Теперь — время шакалов, закапывающих кости павших титанов в грязи.
— Тогда все просто! — одобрительно отозвался тот, который внутри. — Осталось лишь выпрыгнуть из колеи, как в песне, понимаешь?
— Понимаю, — улыбнулся Виктор, — будем выбираться своей колеёй.
Ноги передвигай! — ругался путник, заставляя себя сделать еще один шаг. Помогало слабо. Нижние конечности шевелились с трудом. Свинцовая тяжесть заполняла все тело, каждый шаг требовал серьезного волевого усилия. Воздух входил в обожженые легкие с надсадными хрипами, сердце билось где-то под горлом.
Рюкзак с походным барахлом был давно сброшен в пыль. Он был невыносимо тяжел, и с ним было не дойти. Затем в кусты полетела пропитанная потом куртка, и останавливаться стало совсем нельзя. Мягкая зима предгорий убивает не хуже до звона промороженной тайги или влажного ада сельвы. Путник знал это точно.
Более всего хотелось присесть и немного отдохнуть. Но человек понимал, что присев, он уже не встанет. Потому шел. Под конец пути, он перестал прятаться и выбирать дорогу.
Свое задержание патрулем, путник воспринял как избавление от немыслимой, гнущей плечи и душу тяжести. Облегченно повиснув на руках бойцов, он с паузами прохрипел, что ему непременно и срочно надо к генералу Рябцову. Потом глаза у бедолаги закатились куда-то вверх, лицо приобрело синюшный оттенок, и задержанный потерял сознание.
Привести странного бродягу в чувство путем обливания его холодной водой не удалось. Не помогли ни пощечины, ни громоподобные матерные тирады — куда уж без них! Насмерть загнавший себя человек, слабо улыбаясь, уплывал туда, где забот не бывает. Дыхание становилось все более редким, пульс слабел.
Начальник патруля, спинным мозгом почувствовав какую-то грандиозную пакость, припомнил инструкцию по оказанию первой помощи, трясущимися руками извлек шприц-тюбик боевого стимулятора, и вызвал из госпиталя машину с дежурным врачом. В итоге, это многим спасло жизнь. После спешно проведенной интенсивной терапии, к утру состояние задержанного опасений больше не вызывало.
Первое, что сделал больной, придя в сознание — вновь потребовал встречи с генералом, отказавшись что-либо сообщить по сути. Разве что, слабым голосом сказал:
— Полковник Степанов, Главное управление. Ваш командир знает меня лично.
Вечером собрался Военный Совет. Генерал — майор Рябцов коротко доложил:
— Это, действительно провокация. Мне, как и предсказывал Степанов, пришло указание подготовить отправку всех имеющихся инженерных мин и мин в десантном варианте на завод-изготовитель. Якобы по соображениям секретности, перегрузка назначена на разъезде двадцатый километр, что раньше не практиковалось никогда. Ранее мы вывозили специзделия из части не автомобильным, а железнодорожным транспортом и сопровождали их до завода, благо, в части имеется собственная железнодорожная база.
— А насколько опасны эти ваши игрушки? И главное, сколько у нас есть времени? — поинтересовался Фролов.
— Крайне опасны товарищи. И, согласно полученным из главка указаниям, у нас семьдесят два часа. Уже семьдесят один, — уточнил Рябцов, глянув на часы.