— Знаю Бирцлиянов!
— И сейчас мы при отце живём… Кой-когда извозом маленько промышляю… На то, что с вас получу, куплю своей Юле самый красивый платок… «Извозничай, — говорит отец, — чтобы смолоду знать, как собственными руками на кусок хлеба зарабатывать!» А я и не сказал ей, что куплю платок: больше обрадуется, когда послезавтра вечером найдёт его под подушкой!.. Э, да одно это стоит сто форинтов!
— Значит, в любви и согласии живёте? Так ведь?
— Как соль с хлебом…
— И говоришь, добрая, красивая?
— Да всякая Юла, батюшка, и красивая и добрая. Потому, коли зовут девушку Юла, не раздумывай — бери, пока другой её не заграбастал! — сказал Рада от всего сердца и, сдвинув шляпу на затылок, запел. Высоко, до самого неба взлетел его голос и разлился далеко-далеко — на всю Бачванскую равнину! Как шёлковая паутина, извиваясь, носится осенью по полям, так и грустная переливчатая песня неслась из Радиного весёлого сердца:
Душа Юла, сердце увяло!..— Гони, Рада! — крикнул вдруг путник и зажмурился, словно хотел обратно вдавить блеснувшую на глазах слезу. — Гони вовсю!
— Ха-а-а! — гикнул Рада, молодецки щёлкнув кнутом, и упряжка понеслась как бешеная по прямой бачванской дороге, а он запел уже про себя, ради собственного удовольствия:
Сгинешь, глянешь — и вздохнёшь, чуть глянешь, И промолвишь: «Моим это было, Было моим, обо мне вздыхало, Обо мне вздыхало — меня целовало…» Теперь руки другие её обнимают, Другие уста её целуют.Солнце уже садится за высокие камыши плавней, ещё немного — и скроется совсем, а Рада всё погоняет своих борзых коней. Паром перевёз их на банатскую сторону. Вот уже и ночной мрак окутал всё вокруг, ночь спустилась на бесконечные плавни, протянувшиеся влево от гати. Порывы ночного ветра гонят волны по бескрайному камышовому морю. Таинственный, грустный шорох, эта песня камыша, они уносят куда-то вдаль погруженного в мечты путника, — он грезит наяву о потерянном счастье!.. Мчатся кони как бешеные по просторной и высокой плотине вдоль плавней, щёлкает Рада кнутом ради потехи и поёт, думая о своей Юле, песню, заглушаемую топотом копыт. А ветер порой относит её в сторону и смешивает с шорохом разволновавшихся камышей и с бранью чабанов, проклинающих комаров, которые не дают им покоя, хотя рядом пылает костёр…
Путнику становится немного легче. И хочется ему запрячь ещё шестёрку таких коней-драконов, чтобы неслись они всё быстрей и быстрей под щёлканье кнута, чтобы пролетели они так через всю Бачку, Банат и весь свет! Покинуть, оставить позади всё — и счастье своё и несчастье, умчаться на край света, во мрак, в пустоту…
— Ну, слава богу! Вон куда мы добрались! Теперь уж рукой подать! — сказал Рада, указывая кнутовищем на колокольню, на густой лес журавлей и на крайние дома, которые уже виднелись сквозь сероватую дымку летних предрассветных сумерек.
— Так быстро? — вздохнул путник, пробуждаясь от своих мечтаний.
Белград, 1894
Примечания
1
Слава — семейный праздник у православных сербов: чествование святого покровителя дома.
(обратно)2
Колачи — особые хлебцы, которые пекутся на Славу.
(обратно)3
Коло — южнославянский хоровод.
(обратно)4
Господин (лат.).
(обратно)5
Ракия — фруктовая водка.
(обратно)6
Вук Стефанович Караджич (1787—1864) — крупнейший сербский филолог, реформатор сербского литературного языка и правописания на основе их сближения с живой народной речью.
(обратно)7
Франт, сельский волокита (сербск.).
(обратно)8
Пирушка по случаю убоя свиньи (венгерск.).
(обратно)9
Сдобный хлеб (искажённое нем.).
(обратно)