Каледин Сергей
Поп и работник
Сергей Евгеньевич Каледин
ПОП И РАБОТНИК
Повесть
Да будут отверсты очи твои на храм сей.
Книга
- А кто такие?
- Брат с сестрой. Идем на богомолье.
Н. А. Некрасов
1
Вера Ивановна Князева, староста церкви Покрова Божьей Матери, притоптала крохотным кулачком пружинящие деньги: трехлитровая банка была набита почти доверху,- соскребла со стола вместе с хлебными крошками оставшуюся мелочовку и доложила в банку аккурат под самый зев. Достала машинку для закатки, новую, ненадеванную крышку, пальцем проверила, не выпала ли резинка, и, перекрестясь, закатала деньги тремя оборотами. Пересчитать так и не успела. Да и чего попусту считать: на Успенье шестьдесят тысяч было, с той поры ну еще пара-тройка тысчонок набежала.
Вера Ивановна обеими руками прижала к груди потяжелевшую банку и, нащупывая ногой в обрезанном сапоге выбившиеся половицы - не споткнуться бы в полумраке,- шагнула в прируб: прятать черную кассу. Но далеко не ушла задребезжало оконное стекло.
- Э!.. На катере!.. Подъем!..
Вера Ивановна застыла на месте с поднятой для следующего шага ногой, но не испугалась, а только прикинула в уме: плотные занавески в сторожке? Видно снаружи или нет?
- Толька, что ль, Маранцев?..- проговорила она, заталкивая банку под кровать.
- Открой человеку!
- Ты мне попусту не стучи! Днем приходи, как все люди.
- Сказать надо.
- Чего говорить - известные твои слова. Спать иди.
А про себя уже соображала: бутылку белой дать - повадится, а денег опять не вернет. Балды если плеснуть?.. Так ведь тоже повадится. Лучше уж денег...
- Тебе сколько требуется-то?
- Сколько, сколько!.. На бутылку... Отработаю...
- Знаю я вашу работу.- Вера Ивановна запустила руку под тюфяк.Работнички... Били-били, кошке чуть жопу не прибили, а крыша все равно текет... Где ты в такую рань вина-то добудешь?
- Чего ты там чухаешься? - просипел снаружи Толька Маранцев.- Даешь, что ль?
Вера Ивановна вышла в сени и сунула деньги под дверь.
- Из пенсии своей даю, понял? Ни с чем осталась.
- Не гони пургу! Отработаю!
- Елей когда добудешь, который раз обещаешь! - проворчала Вера Ивановна, изображая строгость.
Спрятав банку с деньгами, Вера Ивановна включила свет, нацепила очки, потерявшие от времени силу, достала молитвенник и, закрыв глаза, зашептала:
- "...От сна восстав, полуношную песнь приношу Тебе, Спасе, и, припадая, вопию Тебе: не даждь мне уснуть во греховной смерти, но ущедри меня..."
Она тужилась прочесть молитву со тщанием, но каждый раз, доходя до середины, сбивалась и начинала снова. Толька Маранцев, тюремщик беспробудный, не шел из головы. В который раз отогнав от себя дурную мысль, Вера Ивановна обратилась к Господу Богу с извинениями за непотребную суету разума, но поверх очков заметила ползущего по иконе таракана и хлопнула нечисть грязным полотенцем.
- Пропади ты пропадом! - соскоблив таракана с иконы, она потянула шнур - включить чайник. Шнур не поддавался.
- Ох, ох...- раздалось с сундука.
- Чего заохала? Спи лежи,- пробурчала Вера Ивановна, взглянув на кучку тряпья под иконой.- На шнур улеглась... Спи! Рано еще.
Но кучка тряпья на сундуке заворочалась, ожила, из нее выпросталась Шура, глухая нищенка, за которой охотился собес, чтоб упрятать в районную богадельню; вот уж месяц, как полудурка сбежала оттуда без паспорта.
- Ох, ох! Шура, не балуй, не озоруй,- причитала нищенка, заправляя седые волосы под грязную косынку. Она сбила одеяло в сторону и села на сундуке, свесив ноги, уже готовая к жизни,- в зеленом засаленном пальто, перехваченном тряпичным пояском. Усаживаясь, Шура всколыхнула воздух, и крохотную сторожку наполнил тяжелый немытый запах.
- Шу-ра! - в два приема прокричала ей в тугое ухо Вера Ивановна, включая чайник в розетку.- Давай тебя помою!
Шура замахала руками.
- Ничего не буду, ничего не слышу, ничего не знаю!..
- Ты на меня руками-то не молоть! - затормозила ее Вера Ивановна.Давай, говорю, головку помоем. И ножки. Воды в печке нагрею - и будешь как новая! Дух от тебя, Шура, чижелый, не всякий человек выносит.
- Не трог меня, уйди от меня! - отбивалась Шура.- Сами все чумазые ходите...
Вера Ивановна махнула рукой.
- Тьфу ты, Господи! Ишь расстроилась, как худая балалайка!.. Здесь когда нищенки после войны приходили, они послушно жили... И домик соблюдали... Э-эх...
Вера Ивановна оставила затею с помывкой Шуры и полезла за мукой тесто для просфор ставить. Затопила печь и, пока та разгоралась, поспешила в батюшкин дом - тоже надо протопить, батюшка под обедню с ночевой приедет.
У паперти на боку лежал кот. Вера Ивановна потрогала его: закоченел Барсик, стало быть, помер. Чего уж... старый... Она сходила в сарай за снежной лопатой и на лопате вынесла кота за дорогу подальше: птицы разберут, а нет, так собаки возьмут.
Батюшкин дом немногим отличался от ее халупы. Разве что попрямее, почище да обоями вместо газет оклеен. И две комнаты - одна сквозь другую. Да холодильник. А так - та же продува, не натешишься: на ночь истопишь, к утру все ветром вынесет...
Кровати батюшки и матушки были не застланы; матушкина кофта свешивалась со стула, ночная рубашка на телевизоре. Горшок и тот не прикрытый. Вера Ивановна подошла поближе: и не вынесенный. Тьфу, прости мою душу грешную! Она повернулась к огромной, в полроста иконе в углу за аналоем и заизвинялась перед Богом за недовольство батюшкой, а самое главное, матушкой, Ариадной Евгеньевной. И имя-то какое-то не православное. Тьфу ты, Господи! Спаси, Христос!
Кофту - в шифоньер, рубашку с телевизора долой, тапки - рядышком; конфеты, яблоки, печенье - в сервант. А горшок нарочно выносить не буду. Для принципа: пусть сама.
Вера Ивановна сдернула со спинки кровати тяжеленную черную рясу, перекинула через плечо - ох, длинна! Вот уж уродился батюшка так батюшка, ничего не скажешь, солидный мужчина. Здорова Федула... Вовремя спохватясь, Вера Ивановна истово закрестилась. "Что ж это я в озлоблении таком, Господи?! Прям вся нервная стала: плюнь в рот - драться лезу!.."
Шура сидела на сундуке в первоначальной позе: недовольная, скрестив руки на животе.
Вера Ивановна пошебаршила в печке кочергой и отвалилась на табуретку: от низкого нагиба помутнело в глазах - давления не хватает.
- Что исть будешь, Шура,- вяло спросила она,- яйцо или картошки с салом? Шура поглаживала серую кошку.
- Ишь какая головка махонькая... А у людей с ведро, а ума нет...
- Что исть, говорю, будешь? - уже с напряжением в голосе повторила Вера Ивановна.
- Как вы,- поджав губы, прогундосила Шура,- ваша воля... Что ж я чужим распоряжаться...
- Ишь ты! - всколыхнулась Вера Ивановна.- Поджала губы курьей гузкой! На! Яйцо крутое колупай, молоко бери! Обиделась, старая беда!.. А кошку брось! Чего к столу тащишь?!
Шура осторожно поставила кошку на пол, передвинулась к столу и брезгливо повертела вилкой в кружке с молоком.
- Колхозное? Не буду, там говны одни.
- Откуда ж они там взялись, интересное дело? Молоко на ферме в кишки резиновые льют, прям из сисок.
- И яйцо мне круто, мне бы мяконько-го,- капризничала Шура.
Вера Ивановна стукнула по столу черной высохшей ладошкой.
- Повар издох - мягкое варить! Ешь чего дают, не то в больницу сдам! Не доводи до греха, Шура! Слушайся, покудова я здесь хозяйка! Мне с тобой бодаться не под года.
- Батюшка приедет, пожалуюсь,- захныкала Шура.- Житья иету...
- Ты лучше матушке пожалься,- посоветовала Вера Ивановна, околачивая Шурино яйцо о стол.- Матушка у нас жалостливая,
до чего жалостливая... Ешь яйцо, молоко пей! Кому сказано! - И, смягчившись, добавила: - С-под Катиной коровы, не колхозное.