В этот раз Александр Хромов сел сдуру. Тогда хоть драка была, а тут... Аванс получил, слегка поддали. На подвиги повело: зашел к бывшей своей профуре. А у той гульба полным ходом: молодая шпана с Цветного, кир, музыка... Сверху и снизу стучали соседи, но праздник шел полным ходом. Пауза наступила, когда в дверь позвонила милиция. Пока хозяйка кочевряжилась, не желая открыть, кто-то из молодой шпаны схватил со стола чекушку с уксусной эссенцией, которую добавляли в винегрет, и, приоткрыв дверь, плеснул в щель.
Александр Хромов сквозь хмель понял, что все: теперь жена узнает, что он был у бляди. Хозяйка спьяну материла затихшую за дверью милицию, молодая шпана куражилась, кто-то выключил свет... Александр Хромов забрался на подоконник за пыльную занавеску.
Потом дверь выломали, ворвавшиеся милиционеры скоренько измордовали до лежачки молодую шпану, покидали в машину, и тут один из ментов забежал в комнату за утерянной фуражкой. За мгновение перед тем Хромов расслабился, выдохнул приторможенный воздух - занавеска колыхнулась, милиционер цапнул кобуру и шагнул к окну. Хромов видел: дверь открыта. Он прыгнул с подоконника и убежал бы, если бы не портвейн, перемешанный с водкой и пивом.
Хромов пал на колени, как будто молился Богу.
И тут милиционер в упор в спину застрелил его.
Задохнувшись вдруг, Хромов схватился за сердце, рука стала красная, но кровь не текла, не капала, а свертывалась комочками. Он коротко спросил, как в кино: "За что?" и уплыл в бессознание...
Первую ночь Хромов не спал, шел, в собесе отоспался. А на вторую расположился в лесу, как турист, наломал лапника, болонью сверху, сам в телогрейке, балдей не хочу, дави ухо. А проснул-ся в слякоти, припорошенный поганым мокрым снежком. И заколотило, затрясло, раскашлялся на весь лес, всех зверей переполошил; забыл Хромов, что теперь он рахит неполноценный без одного легкого. И, накашлявшись вволю, опершись бессильно спиной об осину, понял он, что далеко ему не уйти, дыхалка никуда, чуть порезче шаг и пошел бархать на весь лес, как чахоточный. На пикет нарваться - пара пустых. Заметут.
...Прозрачная паутина липла к лицу. Хромов обирал ее и озирался. Весь перелесок был проштопан прозрачной канителью.
Хромов медленно плелся по сырому, простуженному лесу, задавив рот обеими руками. Раза два он уж совсем готов был передневать на дачке попутной, но как только приближался к садовым участкам, обязательно взбрехивала чья-нибудь шавка... И он снова валился в холодную, продрог-шую мокрядь облетевшего леса...
К вечеру лес неожиданно кончился, за горбатым полем нарисовался подсвеченный желтым электричеством двухкупольный силуэт церкви. Над головой Хромова, тяжело работая крыльями, проплыла преждевременная сова, ломая ветки, влетела в голый орешник и скрылась в перелеске. На дороге сидела мышь. Издалека Хромов принял ее за комок грязи, но когда подошел ближе, грязь ожила, затыркалась. Хромов поднял ногу, чтобы не раздавить мышь, потерял равновесие и свалился в ледяную лужу.
Возле деревни в полумраке по жидкому полю сновали машины, развеивая прах, похожий на песок. Как в Москве в гололед. Машина остановилась, из кабины вылез угрюмый детина с молот-ком в руках. Хромов скрипнул зубами от усталости и нездоровья и медленно побрел вперед - будь что будет...
Парень не обратил на него внимания, обошел машину и молотком стал колотить по диску.
- Песок? - тупо спросил Хромов.
- При чем здесь! - буркнул парень.- Пушонка. Раскисляем.- Он ударил молотком по диску еще раз.- Кисли не кисли - одна суглина!
- Закурить не будет? - слабо попросил Хромов.
Парень достал пачку "Беломора", безуспешно попытался выбить из нее папиросу, а потом, матерясь, оторвал полпачки и сунул Хромову.
- Спасибо,- сказал Хромов и чуть ли не поклонился, тошно было, что подумал про человека плохое.
Темнело. Хромов не спеша покурил и пошел к церкви, заранее предвидя собачий брех. Больше идти было некуда.
Возле камышей, далеко за дорогой копошилось непонятное стадо: звери не звери, овцы не овцы... Хромов поплелся туда, оттягивая деревню. Когда до камышей оставалось метров двести, стадо загомонило, зашумело, захлопало крыльями, тяжело поднялось в воздух и, выстроившись углом, с криком потянулось к Москве. "Гуси,- вспомнил Хромов.- Не туда ломанулись. Им же на юг надо".
Собаки не лаяли, деревенька выглядела запущенно: свет пробивался только из двух маленьких окошек. Он подошел к церковной ограде, ворота были заперты. Побрел вдоль ограды. Из неожида-нного пролома наперерез ему с той, церковной, стороны шагнул мужик в шляпе с двумя дымящи-мися ведрами.
- Заикой сделаешь! - Хромов хотел сказать помягче, а получилось задавленно, хрипло.
- А-а! - выкрикнул мужик.- Б-бука!..
За оградой затрещали кусты, стремительная тень плеснулась по белой стене церкви...
- Зачем? - сдавленно выдавил Хромов и повалился на спину под ударом мощного собачьего тела. И, раздираемый рвотным кашлем, бессильно стал шарить руками перед собой - найти шею зверюги, задушить... Но пес не мешал слабым от кашля рукам его и почему-то тянулся лизнуть в лицо.
- Н-не надо!.. Не кусается!..
Бука стоял над лежащим Хромовым, извиваясь от дружелюбия.
- Руку дай,- прохрипел Хромов.
Бабкин помог ему сесть. Встать Хромову пока не удавалось. Вокруг дымился высыпавшийся из ведер вонючий шлак.
- Что ж ты его?..- Хромов немощно полоснул рукой по воздуху. Потом встал.- На привод надо брать... Там кто? - Он кивнул на церковь.- Поп?
- Батюшка завтра б-будет.
- Ты один, что ль, тут? - отряхиваясь, спросил Хромов прочищенным голосом.
- Староста еще.
Бука радостно бился упругим телом о мокрые джинсы гостя. Хромов почесал его за ухом.
- Твоя собака?.. Ласковая.
- Глупая просто.
- Как воспитаешь, такая и будет. У вас там можно просушиться?
Бабкин кивнул.
- А телефона нет? - поинтереовался Хромов.
- Должны поставить.
- Раз должны - поставят.
Вера Ивановна домывала в трапезной посуду. Шура, сложив обиженно руки на животе, сидя похрапывала на диване.
Бабкин вошел в прихожую. Вера Ивановна по звуку определила, что ведра порожние.
- Сколько раз говорено: не ходи пустой! Шлак понес - вернись с углем. Вот и жена-то с тобой не ужилась...
- Тут... вот...- Бабкин посторонился, пропуская Хромова.- К батюшке.
- Где ж я возьму батюшку? - ворчливо отозвалась староста, занятая делом.- Проходите, чего в сенях торчать.
Хромов шагнул в трапезную. Вера Ивановна потянулась через стол за полотенцем, повисшим на спинке стула, и подняла глаза на гостя. "Господи! Лихоман!"
Хромов попытался улыбнуться.
- Собачка у вас... уронила...- И закашлялся.
На диване проснулась Шура.
- Ох, ох...
- Садитесь,- как можно спокойнее сказала Вера Ивановна и села сама для прочности.- Вы к батюшке?
Хромов кивнул, не переставая давиться кашлем. Но не сел.
Шура обвела туманным взором трапезную, выискивая виноватого в побудке, сползла с дивана, оставив за своей головой темный след на обоях, подплелась к Хромову со спины и легонько постучала по плечу.
- А вы кису мою не унесете?
Хромов дернулся из-под ее прикосновения, но не так, как дергаются от неожиданности, а как бы уходя от удара: вниз и в сторону. "Лихоман,- твердо решила Вера Ивановна, вспомнив недавних милиционеров.- Бежал с тюрьмы. Деньги отымать будет".
Но, похоже, лихоману было не до денег. Он тяжело, со свистом дышал; она сама вот так же во время приступа часами не могла отдышаться. И лицо побелело. "Не-ет, отымать, может, и не будет. Откуда ему знать про банку? Он в ту пору в тюрьме сидел..."