«Поговорим?» — «Поговорим. Ты ее новый е…ь? — Не очень-то, прямо скажем, литературно, но из песни слов не выкинешь. Мы находились недалеко от памятника Ахматовой. Ну что за язычество эти памятники! — Хочешь?» — он протянул мне бутылку. «Нет, не обижайся. — Я вздохнул. — Понимаю, у тебя полная жопа, но зачем душить-то?» — Тогда я считал это нехорошим занятием. «Яков, мне так…» — он согнулся в три погибели, ему стало плохо. То ли сел, то ли плюхнулся в снег. Я не знал, что делать. Постучать по спине — так чем это аукнется? Затащить обратно в магазин? Или лучше отправить домой — тем более, он близко?
Андрюха ползал по свежевыпавшему снегу, мимо шли прохожие, а я тормозил, как окосевшая черепаха. Ждала б меня Катя — кинул бы его, конечно, ко всем чертям. Но она делала отчет. Я взял униженного и оскорбленного за шкирку и поднял. «Ага», — пробормотал он что-то вроде того и почесал. Оглянулся. Двинул дальше. Походка вроде сносная. Дойдет.
Кто-то стал насиловать ржавый «Фольксваген». Мотор стонал, не в силах завестись. Шел снег.
Потом появился Вонючка Билли. Когда я его так назвал, Оля-маленькая заржала, как всегда. Что-то, а ржать она любила. Не было ни дня, чтоб не раздавался на весь магазин ее жутковатый хохот, от которого дребезжали стекла и падали книги со стеллажей. Парадоксально, но на самом деле рассмешить ее было не так-то легко. Некие не сильно далекие умы вроде Модеста считали, что ей достаточно показать палец, и она загнется от смеха. Да, она смеялась и от плоских шуток. Но не от них самих. Оля глумилась над теми, кто их произносил.
Итак, пришел В. Б. и сказал, что у него, видите ли, книги отложены, и на них ему обещана двадцатипроцентная скидка. Эти, что ли, спросил я. Даже не глядя на ценники, было понятно, что скидка получалась изрядная. И во имя чего? Да, сказал Вонючка Билли, эти, мне их обещала Катя. Катя же как раз взяла на этот день выходной, что было редкостью. Она работала почти всегда. Пришлось чувака расстроить: не в курсе я. Билли сжал зубы и ушел. На следующий день Катя настучала мне по голове: это же был некто N., я сразу же понял по ее безумным глазищам, что пришла очередная любовь до гроба. А я этого N. послал, ай-яй-яй. Катя была в бешенстве, но и я тоже. В. Б. стал меня раздражать с самого начала.
Меня проинструктировали насчет следующего появления Вонючки Билли. Я не заморачивался, ведь он должен был прийти на Катиной пяти- или шестидневке. Так и случилось. Пришел он вечером, перед закрытием, как-то сама собой нарисовалась водка. Помню, мы все сели впятером (столько нас на данный момент осталось) вокруг табуретки-лесенки, типично бибиотечной, на которой красовалась пол-литровка и какой-то салатец, а также пластмассовые стаканчики с дешевой запивалкой. В. Б. завел речь, держа стопарик; все засохли, внимая. Наконец, выпили. Я очень грамотно рассадил хозяев и гостя: Катя находилась не рядом со мной, а с этим умником, но сидела-то напротив меня. Это обстоятельство стало напрягать его еще до того, как мы допили водку и я сходил за вторым пузырем. Не понравилось ему, видите ли. Но на то и было рассчитано.
С В. Б. Катя, естественно, покувыркалась, и опять я имел с ней психоделические разговоры в курительном кабинете. Заведующая стучала в дверь и возмущалась: хватит курить, кто же работать будет. Оля смеялась, а Вонючка Билли со своей рязанской харей решил умотать в Израиль (ну да, еврей. Такой же, как и я). У него там жена, вот как. И дети. Катя опять плакала и спрашивала меня, как жить. Знаете, выражение «сердце защемило» вовсе не литературное, вот как раз там-то, в курилке, это до меня и дошло. Я смотрел на заплаканное Катино лицо. «Выходи за меня замуж», — все время хотелось сказать мне, но в этот раз сдержался. А дальше было, конечно, хуже: не прожив на земле обетованной и двух месяцев, В. Б. вернулся в Питер, причем чуть ли не автостопом: пять тысяч баксов, лежащих в кармане его куртки, исчезли таинственным образом — вот так. После посещения семьи.
Они начали жить с Катей по-прежнему, только на одну ее зарплату. Раньше Билли был крутым юристом, и неплохо зарабатывал, но по приезду восстановиться на прежней работе не удалось. Сунулся в другие конторы — оказалось, везде юристов, как собак нерезаных. Они начали пить. На нашей работе это, впрочем, никак не сказывалось — поутру Катеринка приходила, как всегда, свежая и сияющая. При этом паленую водку (на более дорогую денег не было) им приходилось закусывать аспирином, чтобы потом голова не болела, — так сама мне призналась Катя.
Жалеть? Конечно, я жалел ее. Смотреть на все это было горько. В голове у меня крутилась, как закольцованная лента в автоответчике, та же мысль: Катя, выходи за меня.