Я выбираю бронтозавра и держу его за шею.
— Нет, этот подойдет.
Звенит дверной колокольчик. Раздвигаются двери магазина, и в них нерешительно входит женщина. Ее волосы собраны в пучок на затылке, а на лице нет никакого макияжа, и я даже раньше, чем она полностью проходит через двери, понимаю, что это одна из них. Мамаша.
Она прекратила принимать реджу недавно: выглядит по-прежнему свежей и молодой, несмотря на полноватость, которая появляется вместе с детьми. Но даже без баек об ужасах отказа от реджу, я понимаю, что она с собой сотворила. У нее усталый вид человека, находящегося в состоянии войны с целым миром. Ни один из нас не выглядит так и не имеет такого вот взгляда. Даже наркоманы имеют менее затравленный вид. Она пытается продолжать играть роль человека, которым она была прежде – роль актрисы или финансиста, программиста или биолога, официантки или кого-то еще, одевая одежду из своей прежней жизни, которая раньше сидела идеально, а сейчас не сидит, заставляя себя выглядеть как человек, который выходит на улицу без страха – и не преуспевая в этом.
Я замечаю пятно у нее на плече, пока она бродит между стеллажами. Оно маленькое, но сразу бросается в глаза, если знать, что ищешь: черточка зеленого цвета на кремовой блузке. Одна из вещей, которая никогда не случается ни с кем, кроме женщин с детьми. Ей не удается скрыть это, как бы сильно она ни старалась.
«Коллекционные предметы Ипсвича» и другие лавочки подобного рода – ловушка для таких, кроличья нора, ведущая в страну незаконного материнства, пятен от раздавленного гороха, звуконепроницаемых стен и тайных вылазок наружу, чтобы пополнить припасы и выжить. И если я буду достаточно долго стоять здесь, держа своего волшебного бронтозавра за шею, я смогу полностью погрузиться в эту реальность и увидеть, как наши миры накладываются друг на друга, смотреть на это странным двойным зрением – своим и тех женщин, которые научились превращать ящик от комода в колыбель и знают, как свернуть и скрепить булавками футболку, чтобы получился подгузник, а также знают, что «коллекционные предметы» – это детские игрушки.
Проскользнув к стеллажам с игрушечными поездами, она выбирает один и ставит на его прилавок. Это яркая штуковина из дерева, вагончики все разного цвета и соединены друг с другом при помощи магнитов.
— О, да, это милая вещица. Мои внуки играли с такими же поездами, когда им было чуть больше года, – говорит старуха, взяв поезд в руки.
Мамаша ничего не отвечает, протянув лишь запястье, чтобы получить сдачу и смотря на поезд. Ее пальцы нервно теребят сине-желтый локомотив.
Я подхожу к прилавку.
— Готов поспорить, вы много таких продали.
Мамаша дергается. Секунду мне кажется, что она вот-вот бросится бежать, но она остается на месте.
Глаза старухи поворачиваются в мою сторону. Невероятно осведомленные глубоко запавшие синие ядра.
— Немного и не сейчас. Сейчас немногие увлекаются коллекционированием такого рода вещей. Не сейчас.
Расчет произведен. Женщина, не оборачиваясь, выметается из магазина. Я смотрю, как она уходит.
— Сорок семь за этого динозавра, если берете, – говорит старуха таким тоном, будто уже знает, что не беру.
Я же не коллекционер.
Ночь. Новые схватки с незаконным материнством. Младенцы – повсюду, выскакивают, как поганки после дождя. Я больше не могу продолжать это делать. Мне даже пришлось покинуть место последнего вызова, прежде чем прибудет команда зачистки. Прервал цепь доказательств, но что мне поделать, если всюду, куда бы я ни пришел, мир детей вспарывает реальность вокруг меня. И дыни, и гороховые стручки, и плодородные матки открываются и изрыгают младенцев на землю. Мы тонем в младенцах. Джунгли, кажется, просто кипят от них – от женщин, прячущихся в чаще пригородов, и, когда я пулей лечу вдоль линий маглайна по своим кровавым поручениям, джунгли тянутся ко мне снизу своими извивающимися побегами.
Адрес той мамаши – на дисплее моей патрульной машины. Сейчас она прячется. Вернулась в свою кроличью нору. Задраила люк над головой и затаилась со своим потомством, воссоединенная с подпольем женщин, решивших скопом убить себя ради того, чтобы иметь возможность ощениться. Вернулась в духоту запертых дверей и обгаженных подгузников, в сообщество матерей, дарящих наборы поездов маленьким созданиям, которые играют с ними – вместо того, чтобы ставить на прикроватный столик и заставлять тебя смотреть на них каждый чертов день.
Женщина-коллекционер. Я удерживаюсь от того, чтобы напасть на нее. Мне кажется, что это будет нечестно. Я должен выждать, когда она совершит свою ошибку, прежде чем шлепнуть ее детей. Но осознание того, что она там, приятно щекочет мои мысли, я снова и снова ловлю себя на том, что тянусь к клавиатуре и начинаю вводить ее адрес в навигаторе.