6.
Сергий принял отца Александра, как и ожидалось, наитеплейшим образом. Он намеревался вкусить трапезу, и батюшка подоспел как нельзя вовремя. При митрополите находилось несколько лиц духовного звания. Первым был священник Иоанн, латыш по фамилии Гарклавс. Вторым — бодрый семидесяти-с-чем-то-летний настоятель Рижского кафедрального собора отец Кирилл, о котором отец Александр долгое время знал, что у него смешная фамилия Заяц. Но позже выяснилось, что не Заяц, а Зайц, а вообще даже и не так, потому что отец Кирилл тоже латыш и исконная у него фамилия Закис, и в юности он был не Кириллом Ивановичем, как сейчас, а Карлом Яновичем. Третьим гостем митрополита был священник Роман Берзиньш из церкви Покрова Божией Матери в Яунслабаде. Как видим, все трое — латыши, но иному русскому хоть тресни не бывать таким православным и таким русским, как эти латыши. Отец Александр знал всех троих и рад был увидеть их сейчас у преосвященнейшего.
— Я давно замечал, — смеялся митрополит, — что едва только я начну с душой рассказывать об отце Александре, так тут же либо он сам явится, либо о нем какое-нибудь известие поступит, либо его духовное чадо пожалует. Представь, батюшка, я пять минут назад говорил моим гостям о том, какой ты в детстве был некрасивый.
— Было такое, — охотно откликнулся отец Александр. — И мне нечего скрывать от высокого собрания, что с рождения я был не просто некрасив, а весьма непригляден в своем внешнем проявлении. Вообразите, на голове редкие волосенки, а на лице, имеющем постоянный красный оттенок, вовсе никаких волос не росло — ни ресниц, ни бровей. При этом глазки махонькие, а надбровные дуги и нос выпуклые.
Гости митрополита Сергия ласково улыбались, внимая окающей и необыкновенно напевной речи отца Александра, свойственной выходцам из ярославских и костромских земель.
— Как вы сами догадываетесь, — продолжал батюшка, — зрители таковых видовых несоответствий меня чурались, словно я был леший. И это при том, что братья мои отличались завиднейшей красотой. Я мечтал жениться и иметь много детей. А братья говорили мне: «За такого урода ни одна не пойдет, даже и не мечтай!» Что мне оставалось делать? Существо мало верующее, глядишь, и в петлю полезло бы. Но счастье мое, что Господь искони дал мне большую веру в Него самого и Его неиссякаемую милость. И я молился. Молился горячо о том, чтобы Он смягчил мою внешнюю унылую неприглядность. И вот однажды произошло чудо...
— Вот-вот, про зеркало! — весело ёрзнул в своем кресле митрополит.
— Мне приснился сон, — сверкая глазками, продолжал отец Александр, — будто я слышу голос: «Встань, юноша Александр, и подойди к зеркалу!» Я подошел и увидел в зеркале не то привычное отражение, от которого хотелось по-волчьи выть, а вполне благовидного старца, убеленного сединами, осанистого, а за спиной у него стояли многие дети. «Кто сей муж, достоинствами украшен?» — спросил я. «Это ты», — раздался мне в ответ все тот же голос. «Нет, это не я», — говорю. «Нет, это ты. За твою веру и по твоим молитвам с возрастом будешь таковым. И детей у тебя будет много, и даже слишком много».
— Вот оно как! — восхитился рижский соборный настоятель.
— Да, — произнес отец Александр. — И вообразите себе, что вскоре после этого сна у меня стали расти ресницы и брови, проклюнулась телесная овощь под носом и на подбородке, и само мое безобразие как-то мало-помалу стало не таким вопиющим. Потом, став священником и получив хиротонию из рук незабвенного митрополита Вениамина, я остро переживал, что у меня весьма плохо растет борода. И я даже подолгу молился о бороде, да ниспошлет мне ее Господь Бог. И что же мы видим? Она стала произрастать, и вы можете полюбоваться, до чего она у меня выросла благопристойная и даже красивая. Поэтому я всегда говорю: ни в чем не отчаивайтесь, и даже о такой малости, как хорошая борода, можно просить Бога, если молиться с верой и упованием. Но сейчас меня больше беспокоит другое. Что же это за война идет, кто такой Гитлер, и чего нам ожидать следует?
Лица гостей митрополита, сиявшие только что улыбками по поводу рассказа отца Александра, вмиг сделались суровыми, как у школьников, которые беззаботно играли и веселились, но вдруг строгие родители с угрозами вернули их к необходимости делать уроки.
На стол подали кушанья, митрополит благословил ястие и питие, некоторое время все задумчиво ели, потом Сергий заговорил:
— Думаю, что всем нам надо приготовиться к самому худшему. С фронта поступают известия неутешительные. Гитлер объявил блицкриг, то есть войну, подобную молнии. Немцы стремительно наступают. Оборона Красной Армии не выдерживает. Мы отступаем, как было при нашествии Наполеона. Дай Бог, чтобы у нас оказались новые Кутузовы и Багратионы. На оккупированных территориях гонения на Православие будет не меньше, нежели в первые годы советской власти. Кто такой Гитлер? Сатана. Мне в последние годы доводилось общаться в Москве с высокопоставленными германскими чинами. Некоторые из них откровенно рассказывали о том, как сей Адольф относится к вере. Он ненавидит не только православие, но вообще мечтает истребить Христианство. По его убеждению, христианскую веру придумали иудеи для того, чтобы подчинять себе другие народы. Заблуждение, как известно, не новое. О Христе он говорит, что это был смелый человек, который бросил вызов иудаизму, потому что был зачат Марией от римского легионера.
— Прости, Господи! — перекрестились сидящие за столом.
— В христианские храмы, — продолжал митрополит, — сей вождь германского народа не ходит, причем делает это так, чтобы все видели: на официальных церемониях с присутствием католиков или лютеран он демонстративно шествует мимо дверей храмов. При этом немало людей из его окружения посещают храмы. Но гонений на лютеранскую и католическую церковь пока в фашистской Германии не наблюдалось. Сам Гитлер говорит, что попов надо временно использовать, а уж потом истребить. Хлынет ли сюда поток западных миссионеров?.. Трудно сказать. Вспомним, что было после революции 17-го года. Тогда католики разделились на два лагеря. Одни откровенно радовались. По их мнению, большевики уничтожат в России Православную Церковь и тем самым расчистят жизненное пространство для обращения русских в католицизм. Другие не радовались. Они опасались, что, уничтожив восточное Христианство, большевики двинутся со своим богоборчеством на Европу. Вопрос стоял только в том, как долго будет сильна советская власть — одно, два или более десятилетий.