— Иди, показывай!
— Боюсь! — Я замотала головой и, для пущей убедительности, замахнулась верным стулом. Пусть видят, что добыть меня получится только через его труп. — Сами заметите, там еще трещина такая приметная, на елку похожа… Вон она…
Ситуация сложилась патовая. Убить меня можно было в любой момент, но, если я соврала, у кого потом про тайники выпытывать? А в существовании несметных приютских богатств разбойники уверены свято, не за одним же жалким мешочком монет сюда полезли. И не убрались с ним сразу, меня поджидали. Наверное, обобранные лесные бродяги наши подвиги во всей красе расписали и излишне удачливыми новичками выставили. Или сбежавший Наррин этих громил из мести натравил?
— Вот, дурная баба. — С досадой проворчал так и не отлипший от шкафа хмырь. Вручную выковыривать меня из угла ему не хотелось: так и не пришедший в сознание громила наглядно демонстрировал — мебель у меня в кабинете крепкая. А у этого еще и плешь такая приметная, на полголовы, удобно целиться будет. Хотя громилу я куда попало стукнула. Лишь бы побыстрее.
— Гусь, погляди, что там?
На гуся плешивый походил мало, но послушно отправился к окну и начал внимательно рассматривать пол. Постучал по нему выдернутой из шкафа вешалкой. Звук был везде одинаковый, глухой и низкий. Плитки в кабинете маленькие, аккуратные, но очень старые: половина надбита и расколота. Трещин на них тоже хватает.
Но одна грабителю приглянулась больше других и он поддел плитку все той же вешалкой. Что-то поддалось, хрустнуло, второй бандин обернулся на звук, заинтересованно наклонился…
Я сиганула через ноги громилы, бросилась, к двери, потянула засов. Сначала даже не поняла, что с рукой. Откуда такая жуткая боль в плече. Схватилась за упрямую деревяшку левой. Рывок за волосы. Меня развернуло и впечатало в так и не открытую дверь. Сильный удар в живот, еще один рывок за косу.
Дышать было нечем. Сознание уплывало. В глазах появилась какая-то пугающая резкость. Я отчетливо видела бешеный глаза бандита почти вплотную, его толстый пористый нос, широкое поблескивающее лезвие…
Воткнувшееся ему под челюсть.
Неприятный хрустящий звук. Нож дернулся ниже, вспарывая вену. Какая яркая кровь. И так много. Тошнотворно-приторный, тяжелый запах. Желудок сводит резкой судорогой, пытаюсь и не могу сглотнуть пересохшим до хруста горлом. Меня уже никто не держит, и я медленно сползаю по двери, глядя, как стройная женская фигура в темном платье разворачивается к окну, ко второму бандиту…
Разворачивается и … не успевает!
Они ударили одновременно. Заполошно орущий разбойник с выпученными от ужаса глазами — в грудь, девушка — ему в бок. Правый. Треск рвущейся ткани, полувскрик-полувсхлип. На губах плешивого выступила темная, почти черная кровь, потекла вниз толстой извивающейся гадюкой. Пара мгновений и он с тяжелым стуком завалился на бок.
Его противница чуть помедлила и подошла ко мне. Сил не было ни на что — ни встать, ни заорать. Я даже зажмуриться не могла. Просто сидела и смотрела на приближающуюся фигуру с перепачканным кровью ножом в руке.
Такая знакомая хищная усмешка на губах, так притягательно искрящийся хрустальными осколками, затягивающий все глубже зеркальный лабиринт в зрачках, такое привычное когда-то лицо… Мое отражение улыбнулось чуть шире, протянуло руку… холодные тонкие пальцы коснулись щеки…
Дальше была темнота.
Глава 24
О явлении власти народу.
Йожка сидела рядом и смотрела на меня тоскливыми голодными глазами. Я откусила еще один кусок ветчины и аппетитно зачавкала. Привезенный из соседней деревушки лекарь очень старался, но так и не нашел в моем состоянии ничего опасного. Средней тяжести ранение мягких тканей и сильный шок.
Может, забинтованная дырка в плече и была, по его меркам, средняя, но ныла как совсем большая и давно уже взрослая. Мне надо было лежать, восстанавливать кровопотерю и силы и ни о чем не беспокоиться.
Последнее оказалось самым сложным. Толпы постояльцев постоянно ломились в комнату и пытались удостовериться, жива ли я. Или больше никогда коридор отмывать не заставлю? Всеобщая забота и поддержка изрядно выматывали: подопечные от всей души хотели сотворить для меня что-нибудь приятное, но делали только нервы. Которых и так почти про запас не осталось.
Пришлось поставить на входе огра со строгим наказом: от всех соболезнующих своей широкой спиной дверь загораживать и мой покой охранять. Желательно, кулаками!
К сожалению, второй этаж от воплей под окном не защищал. Сейчас там стенал неугомонный Базилик и его, получившее очередной пинок, вдохновение. Коварная муза нашептала-таки поэту героическую балладу в мою честь, и избавиться от назойливо лезущих в уши рифм было невозможно.