— Ты мне объясни, — со вздохом спросил я, — а то я так и не понял толком… какую именно ошибку ты должна была исправить чтобы избавиться от проклятья?
— А, это, — Ласла закусила губу и, помявшись, неуверенно рассказа. — Когда-то я, точно так же как тебя, отослала Эрика. И он, точно так же как и ты, сбежал. И тогда, точно так же как и в этот раз, началось небольшое восстание во Фрите. Но в тот раз я подавила восстание и не кинулась в погоню за своим другом. Я просто… — она опустила глаза, — во мне все кричало, требовало догнать его, вернуть, извиниться. Я ведь понимала, что поступила с ним очень жестоко, очень эгоистично. Понимала, что он нужен мне. Но я так и не нашла в себе силы, чтобы даже попытаться его найти. Мне было очень плохо, но я… я просто сделала вид, что мне все равно. Через какое-то время он сам вернулся… Он пришел, и я тут же отправила его на север, сделав вид, что ничего не произошло. Маг больше не сопротивлялся, только выглядел очень расстроенным, долго меня этим попрекал. Потому, когда я проснулась утром после того, как мы отбили атаку гречей… то я поклялась себе, что разыщу вас всех. И тебя, и Луку, и Эллиота, и остальных сбежавших.
— И нашла? — улыбнулась я.
— Да, всех кроме тебя, — с запоздалым ужасом заявила Ласла. — Тебя не было у Конкори. Я думала, что надо было просто подождать… но я прождала почти неделю и страшно перепугалась. Вот, приехала сюда чтобы удостовериться в том, что твоя подружка, Оди Лиа Гот, тебя не прячет. Прикрыли свой отъезд желанием оплатить до конца кредит… в общем-то Вадгард больше ничего Конкори не должен твоими стараниями. Но когда я приехала тебя здесь ну было. Где ты шатался все это время?
— Не поверишь, — сказал ей я с хитрой улыбкой. — Но давай все же сядем, долго рассказывать.
Ласла помогла мне добраться до большой, мягкой постели, усадила и внимательно выслушала рассказ и о побеге, и о путешествии с королем пиратов и об Эрике. Последнее ее совсем расстроило.
— Придурок, — закусив заусенец, сказала она. — Ругает Ганса за то, что он — торопыга, а сам… сам отдал все, чтобы решить проблему, на решение которой просто требовалось время. Времени у меня еще много, а вот друг был в то время всего один…
— Ну, зато маски я нигде не вижу, — улыбнулся ей я. — Во всем есть свои плюсы.
Ласла как-то странно смутилась и заявила:
— Да, я больше не страшная драконша. И… мда, бедный Эллиот.
— Что, ему пришлось отдуваться за все четыре года, что ты отказывала себе в любви? — хитро улыбнулся ей я.
— Что-то вроде того, — весело ответила королева.
От этих слов у меня сильно потеплело на душе.
— Ты рада? — спросил я у нее.
Королева тяжело вздохнула, глянула на мои костыли, валяющиеся на полу и покачала головой. Лицо ее сделалось грустным, глаза заблестели, губы — задрожали.
— Нет… — покачала головой она. — Вчера была… но сейчас… свет, Влад, почему же все так закончилось…
И, к моему удивлению, она вдруг закрыла лицо руками и… заплакала. Беззвучно, только шмыгая носом и трясясь всем телом.
Я опешил, не ожидая такой реакции от нее. Опешил, но тут же собрался и, обняв сестру, погладил ее по спине. В конце-то концов какая разница, что там со мной. Я могу худо-бедно ходить и мне больше совершенно нечем заняться. Приключения закончились и я стоял на пороге какой-то новой, совершенно иной жизни без зримой цели в конце, в окружении дорогих мне людей.
И мне это ощущение нравилось, мрак их всех забери! Такие перспективы!
И пусть мне светило до конца своих дней просидеть в инвалидном кресле, но… разве это не достойная плата за такую замечательную жизнь?
Эпилог
В храме Тьмы-птицы было темно, прохладно и как-то жутковато. Жрицы провели меня внутрь помещения, по форме напоминающего чуть усеченное снизу яйцо, и усадили в самый центр, прямо на пол. Когда мы вошли, впустив в помещение жару и яркий солнечный свет, то я к своему удивлению заметил на полу толстый слой пыли а на потолке — тенета паутины. Казалось, что сюда давно никто не заходил, хотя храм стоял открытым, его двери не запирались даже на ночь. Ну а что, красть в святилище было нечего — помещение оказалось совершенно пустым, а жрицы жили в отдельной постройке и заходили сюда только, как они сами выразились, в крайних случаях.
Оставив меня в центре напольной мозаики, изображавшей свернувшуюся в клубок словно кот птицу, девушки в черном ушли и плотно закрыли за собой дверь.
Удобно устроиться не получилось. Пол был прохладным, но приятным после жара горячего дня. Потому, не долго думая и не особо заботясь об одежде — отстирается, куда она денется — я лег, свернувшись комочком как мозаика-птица и, помявшись, заговорил.