— А что, правда, что ты по немецки, умеешь разговаривать?
— Да, понимаю, учил в своё время.
— А, так ты в школе учил. Ну нам такого не надо.
— Не только. Я вообще-то Фауста в оригинале читал. А про себя ещё добавил — и крестиком вышивать умею.
— Ну, тогда скажи чего-нибудь по немецки.
— Могу стихи рассказать. И я рассказал ему стишок, который учил ещё в школе.
Председатель завкома малость обалдел. Для него это было непостижимо. Работяга по немецки стихи шпарит.
— А с немцами можешь поговорить по ихнему?
— Да, легко. А что больно надо?
— Очень надо. Выручай.
— А мне день по среднему оплатят? Вырвалось у меня непроизвольно. Как же, я ведь живу на одну зарплату.
— Всё будет, нормально. И оплатят и ещё отгул получишь.
И я пошёл переодеваться.
Когда я пришёл в контору, секретарь директора показала мне пальцем, что мол там они, давай иди. И вновь стала печатать свои бумаги. Я открыл дверь, затем другую и, спросив разрешения, зашёл в кабинет. За столом у Геннадия Николаевича Кибирева, директора завода, сидели четверо пожилых людей и две молодые женщины. Делегация. Я поздоровался с директором по русски и с членами делегации по немецки.
— Халло Либэ Геноссиннэн унд геноссэн. Их вурдэ гебэтэн, цу хельфэн мит дер юберзетцунг. Альзо вердэ их мит Инэн цузамменарбайтэн. — И так далее. В дальнейшем повествую по русски.
Я с ними был до самого вечера. Переводил беседы с руководством инструментального завода и с партийным бюро завода. Они оказались из Лейпцига и тоже с инструментального завода, но специализация у них была несколько другая. Мы пообедали в заводской столовой. И хотя у нас и так кормили неплохо, но на сей раз немецкой делегации закатили прямо-таки пир на весь мир. Один пожилой немец спросил меня.
— А что у вас всегда так обедают?
— У нас обеды проходят немного попроще, но очень сытно и дёшево. А сейчас из уважения к вам позволили немного лишнего. Так что не надо думать, что вам пускают пыль в глаза.
На самом деле, конечно им хотели приврать о нашем благополучии, но так как я искренне уважал нашего директора, он был хороший человек и даже на работу ходил пешком из самого центра города, хотя его коллеги разъезжали на, Волгах, то я сказал немцам так, чтобы они нас не презирали, а наоборот были нам благодарны за хорошую встречу.
А вечером к нам на завод приехал товарищ из КГБ.
Меня вызвали в партбюро, хотя я и был беспартийный. И этот дорогой товарищ из компетентных органов сразу начал на меня наезжать.
— Тебе кто разрешил болтать с иностранцами о наших порядках. Ты знаешь, что тебе за это может быть?
— Он у вас член партии? — обратился этот хлыщ к секретарю партбюро.
— Нет, он ещё комсомолец и к тому же передовик производства, а также старший сержант запаса. Служил в оперативной разведке — ОСНАЗ. И почему вы думаете, что он, как говорите, болтал не по делу. Вы что, сами слышали или вам передали те кто немецкий язык понимает? Тогда почему вы своего переводчика не прислали? Или он был, но шифровался, чтобы потом вам передать какие мы враги, затесавшиеся в ряды нашей родной коммунистической партии? И вообще мы, члены партийного бюро хотели бы услышать о том, что же он сказал такого крамольного.
Смотрю, товарищ из внутренних органов как-бы стушевался. Он, наверно, привык, что его сразу станут все поддерживать и развивать линию обвинения, но увы здесь его номер не прошёл. Мои товарищи знали, что я зря не болтаю и решили поддержать меня, а не этого идиота.