Но разговор не об этом, ведь сейчас мой мозг, занятый тайной сути профессора зельеварения и гормоны, начавшие играть роль в предподростковом теле, работают сообща.
Накинув на себя мантию-невидимку и заклятье тихой поступи я вышел из башни, уже в который раз ругая себя за импульсивный поступок, однако, понимая, что ничем в общем-то и не рискую.
Философский камень в Лондоне, под надежной защитой дома Поттеров, крестраж-дневник скормлен камню, да и вообще, сейчас я поступаю как обычный любознательный подросток, разве что моя цель не совсем соответствует возрасту, однако, сейчас мне максимум что светит — это отработка и выговор, да и то лишь при условии, что мне повстречается человек, видящий магию и не поддерживающий нашу игру в юных детективов.
На самом деле, я периодически отслеживал различных учителей после отбоя, удовлетворяя детскую любознательность и тренируясь, однако профессор Снейп практически всегда оставался в небольшой комнате, смежной с классом зельеварения и личной лабораторией как минимум до полуночи.
Так что эта ничем, в общем-то, необоснованная идея узнать суть профессора зельеварения плотно засела у меня в голове. Ведь если тот факт, что понять большую часть мотивов и мыслей директора мне не светит я смог принять, то узнать мотивы Снейпа, который их, в общем-то, и не скрывает — для меня чуть ли не дело чести, хоть и навеянное гормонами.
Я обошел сигнальные и защитные чары на двери аудитории, которые, впрочем, были довольно посредственны и не шли ни в какое сравнение даже с чарами, оберегающими проход в астрономическую башню.
Вообще, в этом помещении царило весьма странное настроение, что-то среднее между отчаянием и целеустремленностью.
Аккуратно обойдя стол преподавателя, я заглянул через не до конца закрытую дверь в комнату, из которой исходила магия профессора.
Сам зельевар нашелся на небольшом диванчике, который подпирал дальнюю стену в небольшой комнате, раза в три меньше нашей с Терри спальни.
Имеет ли он возможность видеть магию, а даже если и нет, то заметил ли он меня используя какие-либо зелья я не очень понял.
В любом случае, после моего появления он не изменил позы, продолжая вглядываться в небольшую рамку, видимо, с фотографией внутри.
Я проскользнул в дверь, не став, однако, подходить ближе, решив не рисковать и прежде всего осмотреть помещение, в которое попал.
Второе впечатление не сильно отличалось от первого, ведь комната действительно оказалась довольно мала, однако вмещала помимо упомянутого дивана еще и письменный стол, который сейчас был завален различными пергаментами с, видимо, работами учеников, среди которых я, на удивление, без труда отыскал взглядом свою.
Так же, вплотную к столу стоял небольшой шкаф, дверцы которого были наглухо закрыты и закреплены высококлассными чарами, не идущими ни в какое сравнение с таковыми на двери в класс.
В противоположной стене нашлось две двери, ведущие, видимо, в санузел и кладовку, которую в каноне обокрали доблестные гриффиндорцы.
Взгляд на секунду зацепился за диплом от гильдии зельеваров, подтверждающий статус мастера, однако особого значения этому и так общеизвестному факту я не придал.
Личного дневника или чего-то подобного я не заметил, однако огромное количество заметок на небольших листах, которыми была обклеена стена над столом заставляли задуматься, ведь у людей, способных защититься от легилеменции и сортировать свои воспоминания просто не может быть проблем с памятью.
Однако, мои теоретические и практические знания в этом вопросе не отменяли сети повседневных напоминалок, развешенных им. Неужели он уделяет так много времени определенным воспоминаниям, что это выливается в проблемы с кратковременной памятью?
Но подобные эффекты возникают лишь тогда, когда маг сам начинает путаться в своих воспоминаниях, переставая их сортировать.
Не бывает легилиментов, не освоивших окклюменцию, ведь эти две направленности ментальной магии всегда шли рука об руку, и если окклюменцию можно освоить не затрагивая чужие воспоминания, то вот без нее залезть в чужую голову не выйдет.
Поэтому я отлично понимал, что профессор сортирует свои воспоминания и, в принципе, догадывался, что он имеет с этим проблемы, ведь ослабление кратковременной памяти у человека, обученного оклюменции, означает, что этот самый человек уделяет воспоминаниям слишком много времени или, что не многим лучше, старается смешать прошлое с настоящим. Догадывался, однако не спешил подтверждать свои догадки.
Я наблюдал за магом, который откинулся на спинку дивана, при этом ничуть не расслабляясь, задумавшись о том, что его состояние может быть даже хуже моих зачатков раздвоения личности, ведь мне мои тараканы практически не вредят, а вот в случае с профессором…
Спустя пару минут зельевар поднялся, а я проводил взглядом его непродолжительный путь от дивана, на котором он сидел, до письменного стола, на котором нашла свое место та самая рамка с, теперь уже точно, фотографией.
Обычной, магловской фотографией, которая тем не менее была окутана просто запредельным количеством чар, сохраняющих ее, практически идеальное, состояние.
Для меня не было неожиданностью увидеть на фотографии очертания рыжеволосой девушки лет пятнадцати. Нет, я бы удивился, не найдя ее на этом снимке.
Однако мой взгляд зацепился и за небольшую, где-то три на четыре сантиметра, фотографию, прикрепленную в правом нижнем углу рамки.
На втором снимке был ребенок лет шести-семи на вид, не больше. Он имел довольно типичные, для Англии, черты лица и неопрятный ежик черных волос.
На его лице отражалась абсолютно детская улыбка, а прищуренные глаза были скрыты за стеклами довольно-таки изношенных очков, закрепленных резинкой так, что бы они не спадали при первой возможности.
Такие очки нередко дают маленьким детям с плохим зрением, когда они играют на детской площадке или еще где, чтобы не рисковать более дорогой и красивой оправой.
Я аккуратно вышел из класса, опередив профессора, закрывающего за собой двери и отправился обратно в башню.
Возможно, я зря совершил этот поход. Возможно, наоборот, я зря тянул с ним до конца второго года обучения, хотя я все еще не знаю, как отнестись к явным проблемам профессора.
Возможно…
Даже не знаю. В любом случае, сейчас мне нужно просто отдохнуть, ведь до экзаменов, а следовательно и до окончания учебного года, осталось не так много времени.
Комментарий к Часть двадцать четвертая или Сложные люди, которых я стараюсь понять
Все еще есть некоторые проблемы с переходом от действия к действию, однако, прогресс в сглаживании углов, я надеюсь, есть.
========== Часть двадцать пятая или Сложная судьба, которая преследует всех избранных ==========
Наблюдать за тренировками будущего мага иллюзий было довольно познавательно. Особенно, если этот маг уже разобрался с основами и способен создать нечто большее, чем небольшую статичную иллюзию.
Поэтому я в последнее время нередко задерживался у Флитвика подольше, наблюдая за прогрессом Гермионы и тренируясь самостоятельно.
На самом деле юная Грейнджер была далеко не единственным одаренным в чарах ребенком, но именно она выделялась на фоне ребят, упражнявшихся в чарах анимации, усиления и простейших манипуляциях стихиями, которые, к слову, так же являются далеко не самыми распространенными направлениями.
Да и атмосфера тут царила весьма приятная и, в какой-то степени, домашняя. Поэтому я нередко оставался на общие дополнительные занятия, упражняясь в производных левитации, практикуясь в отслеживании магии или просто отдыхая.