– Это понятно. – Горыня кивнул и пошел расседлывать Обжору.
4
«Да, какая-то недетская сказка у нас получилась», – подумал Колобок, дожевывая остатки лисицы…
Упырь, суть незаложный покойник, а тварь кромки, обликом схожая с человеком, но больше оного втрое и вчетверо. Ходит, како зверь, на четырех ногах и бегает зело быстро, что догоняет всадника на лошади. Руки же у него силы такой, что разрывает кольчугу, а зубами может перекусить цепь в два вершка.
Голову имеет покатую, с вепрем схожую, но без клыков торчащих, но нос пятачком, како у вепря…
И ядом тот упырь истекает очень сильным. Яда того меньше одного грана нужно, чтобы убить человека, и противоядие неизвестно. Однако, ежели заболевший жив будет, то в другой раз от яда не умирает.
Анисья Вяльцева, мещанка пятидесяти трех лет, принесла жалобу волхву Михайловского уезда на бесчинства, творимые на ее подворье домовым и пригретой им кикиморой, что совершенно лишили семью сна, а подворье – всяческого порядка.
Волхв Никифор, согласно указу государя о «Нежити малой», спешно прибыл на подворье и, увидев полную правоту мещанки Вяльцевой, тотчас изгнал домового прочь, а кикимору развеял как существо зловредное и норов свой показавшее.
В Медведевск входили после полудня, когда тучи заволокли небо серой пеленой, грозясь пройти долгожданным дождем. Сам город, судя по рельефу, находился там или примерно там, где в оставленном мире располагался Городец, в семидесяти километрах от Нижнего Новгорода. Только был Медведевск куда крупнее Городца девятнадцатого века, и по окраинам стояли высокие наблюдательные вышки с тремя ярусами для стрелков, окруженные двухметровым частоколом. Своеобразные мини-крепости, отмечавшие край городской черты.
Дома в городе были в основном деревянные, но много и каменных строений, и домов с каменным первым этажом.
Горыню поселили на подворье[15], выделив на удивление чистую комнатку на втором этаже трехэтажного дома, где на первом были трактир и службы, а на втором и третьем – комнаты постояльцев.
Покидав вещи, Горыня сразу отправился в Серебряный приказ, который в этом мире был чем-то вроде банка. Принимал на хранение деньги и выдавал именные пайцы, которые можно было обналичить в любом месте государства и даже в некоторых других странах. Взамен денег вынесли небольшую прямоугольную серебряную пластину с дыркой и затейливым тисненым рисунком, потом укололи палец и, размазав кровь Горыни по металлу, дождались, когда та мигнет синим свечением. Потом сделали оттиск пластины в книге и отдали пайцу новому владельцу.
«Средневековье, блин, – ворчливо прокомментировал Горыня увиденный способ идентификации владельца. – Что дальше? Интернет на блюдечках с яблочками и вещательные станции с диджеями – котами-баюнами?» Но ворчал он, скорее, по неизжитой еще стариковской привычке, примеряя новый мир на себя и осознавая, что кое-где этот мир ему тесен, а кое-где совсем не укладывается в понятные рамки.
Потом он, жуя пирожок со стерлядью, прошелся по городскому торжищу, просто глядя, чем торгуют и что возят, и вновь был немало удивлен огромному количеству товаров с Дальнего Востока. Даже фейерверки в виде ракет и цветастые бумажные веера продавались в лавках, как самый обычный товар.
Залезшему в карман вору Горыня просто зажал руку и резким поворотом тела сломал запястье, а когда засек двинувшихся на подмогу громил, просто откинул полы пиджака с рукоятями револьверов и спокойно посмотрел в глаза местного криминалитета. Тот, как и предполагалось, сразу же «исчез как сон, как утренний туман», а воющего от боли воришку через минуту приняли городские стражи.
В оружейном ряду присмотрел себе хорошее магазинное ружье с нарезным стволом, пару кинжалов, очень похожих на ходившие в его мире «арканзасские зубочистки» и походные ремни на оба плеча, которые здесь были частью снаряжения командиров – от десятника и выше. Прекрасно сбалансированные клинки из отличной стали, как родные, устроились в ножнах чуть сзади револьверов и при ходьбе висели словно приклеенные.