Помолился. Вроде бы полегчало. Никаких ответов я от высших олимпийских сил не услышал, но это, может, и не требуется. Древняя греческая религия хороша тем, что, как правило, не требует каких-то глубоких чувств от верующих. Пришёл, выполнил обряд и будь спокоен. Даже к жрецам нет строгих требований жить нравственнее паствы. Формализм? Возможно. Но меня это устраивает.
Когда шёл обратно в свои покои, то в одной из галерей заметил две фигуры. Хм… Князь Шаликов и фрейлина Мышецкая о чём-то говорят. Решил я их обойти. И правильно решил. А то, вдруг, спугну, и наметившееся общение сорвётся. В конце концов, не водить же их друг к дружке за руку?! Неужели, у меня других дел нет? Сами справятся.
Однако, как быстро они наладили контакт. Впрочем, это лишь в рыцарских романах описываются всякие там воздыхания, тянущиеся годами. В этой действительности люди так долго не ждут. Жизнь коротка, чтобы лет пять друг к другу приглядываться. Тем более, что и князь, и фрейлина — совсем не юны и пользу от предстоящего брачного союза уже просчитали.
Улыбнулся, но почти сразу нахмурился. Как там Ханна? Соскучился по ней я. Да и Ника страдает. Насколько её болезнь серьёзна? Эх, девушки, девушки… Мне вас так не хватает!
Глава 61
— Ваше Величие, у меня возник вопрос о главных жрецах. Почему они заседают в Совете? — заявился я с очередным вопросом к монарху.
— Так повелось с незапамятных времен, принц, — Елена Седьмая не выглядела удивлённой. — Когда мы приехали сюда, то сие так же вызывало недоумение, поскольку в Арелате подобного нет. Да и в других королевствах тоже.
— Сколько я не присутствовал на заседаниях Малого Совета, если жрецы о чём-то и говорили, то о строительстве храмов за государственный счёт. В последнее же время их почти не видно, хотя ситуация неспокойная из-за военных действий.
— Вы опять что-то задумали? — устало спросила императрица.
— Ну, как сказать… — честно ответил я. — Хотя и имеются некоторые мысли. К примеру, можно было бы обязать жрецов произносить речи перед народом во время празднеств, наставляя всех жить честно, по совести, трудясь на благо государства.
— Это как?! — искренне удивилась маман. — Мы о таковом и не слыхивали никогда.
— Мне кажется, что это было бы зело полезно для Империи. Чем там занимаются жрецы то? Да почти ничем. Народ в храмы ходит лишь по большим праздникам, да и далеко не все. Алтари стоят позабытыми. Священники ничем от обычных людей не отличаются, если только в свои специфичные одежды не наряжаются.
— Вы опять с Зевсом во сне беседовали? — подняла бровь Елена Седьмая. — Не слишком ли часто Громовержец удостаивает вас своим вниманием.
Я сделал вид, что не распознал иронию и продолжил:
— Если жрецы занимают места в Государственном Совете, то фактически уравнивают себя с чиновниками, служащими Империи. Поскольку они все получают деньги из казны, так почему бы им не заняться тем, что делают министры?
— Хм… — неопределённо отреагировала императрица, встав и пройдясь по комнате. — В этих словах имеется логика, — заключила она. — А если жрецы не согласятся?
— Тогда надо гнать их из Совета. Это государственный орган, — я сделал ударение на слове государственный. — Если эти священники хотят деньги, не давая взамен ничего, то зачем они заседают среди министров?
— Не слишком ли круто берёте? — маман выглядела обеспокоенной.
— Вы предлагаете тратить на них деньги просто так?
В комнате нависла тишина.
— Каковы ваши предложения, принц? — наконец выдохнула императрица. — Вы же не собираетесь лишь критиковать?
— Я говорю о создании… — вспомнилось Ведомство православного исповедания из российской истории девятнадцатого века, — некоего религиозного ведомства. Как оно будет впоследствии называться… особого значения не имеет. Жалование от государства будет иметь лишь один первосвященник, один из всей этой… компании. Остальные же станут его товарищами.
— И в чём смысл данного изменения? — продолжала недоумевать Елена Седьмая.
— Все храмы переводятся на самообеспечение. То есть, лишь от них будет зависеть количество имеющихся у них денег. Будут прихожане — будут и средства. Если же они станут, как и прежде, бездельничать, то и лебеду получат на обед.
— Много возмущений сие принесёт, — императрица не прекращала хмуриться.
— Повозмущаются и перестанут, — махнул я рукой. — Первосвященник их успокоит. Если же не сможет, изберём нового. Кто-нибудь да окажется настолько амбициозным, что возьмёт дело в свои руки и приведёт его к всеобщему довольству.
— Откуда у вас уверенность, принц, что сии изменения пойдут на пользу государству?
— Казна, Ваше Величие, получит облегчение, поскольку не надо будет постоянно выделять средства на возведение храмов, их починку и на жалование жрецам. Бездельники сами по себе отсеются, а труженики и неравнодушные останутся. Это будет серьёзная реорганизация, но она необходима, поскольку безразличных к богам довольно много в Империи. Почему так? Просто потому, что жрецы получают деньги без необходимости что-то делать на пользу народу.
— Мы не уверены, принц, — продолжала стоять на своём Елена Седьмая, — что сие действительно необходимо. Но… Раз вы настаиваете, то это предложение будет рассмотрено на Малом Совете.
— Следует созвать не Малый Совет, а Государственный, — предложил я.
— Сразу Государственный Совет?
— Именно так. Подобные масштабные изменения по протоколу следует обсуждать в полном составе, а не почти кулуарно.
— Но не все смогут приехать, принц, — снова возразила императрица.
— Тогда зададимся вопросом, почему эти отсутствующее не прибыли и подумаем, не освободить ли их от исполнения тяжких государственных дел.
— Мы начинаем волноваться, представляя, как вы, принц, будете управлять Империей через несколько лет, — в задумчивости произнесла маман. — Наших подданных ожидают непростые времена.
— Времена всегда непростые, — снова отмахнулся я. — Главное, чтобы была польза.
— Хорошо, — Елена Седьмая старалась не показывать излишнее недовольство. — Мы созовём Государственный Совет и в конце месяца посмотрим, как министры воспримут сие нововведение. Но сразу предупреждаем, что вы, принц, наживёте себе множество врагов.
— Это случится в любом случае, Ваше Величие, — я постарался ответить как можно спокойнее. — Годом раньше или годом позже, но реформы начнутся.
— Вы хотите стать реформатором? — голос собеседницы стал обеспокоенным.
— Я уже реформатор. Просто многие начинания не имеют сильную огласку. В моих планах нет крушения абсолютно всех прежних порядков, но серьёзные изменения требуются, поскольку жизнь не стоит на месте, и всё меняется, хотим мы этого или нет. Посему, лучше быть впереди этих изменений, стараясь ими руководить, чем, подобно перекати-полю отдать себя во власть стихиям.
— Мы вас более не задерживаем, принц, — холодно сказала Елена Седьмая.
И что это было? Маман же сама говорила, что не предпринимала ранее ничего серьёзного, поскольку ожидала восшествия на престол меня, своего сына. Теперь же она впервые не поддержала меня в столь важном вопросе. Может, мне следовало как-то мягче всё высказать?.. И не спеша? Да, может. Но сказанного не вернуть, ибо слово — не воробей.
Я шёл по дворцовым переходам, оставаясь во власти своих дум. Вдруг, чей-то радостный голос проник в моё сознание:
— Ваше Высочие! Как я рад нашей нечаянной встрече!
Блин-компот! Князь Шаликов… Как не вовремя! Но Пётр Ипполитович не заметил моего состояния и продолжил:
— Я завтра убываю в имение и хотел поблагодарить вас за то участие, которое…
— Значит, — перебил я словесное изливание, — всё состоялось к вящему удовольствию?
— Именно так!.. Именно так! И сие просто невероятно!.. — князь снова принялся плести кружева изящных слов.
— Раз так, то и я рад сему, — снова перебил я собеседника. — К сожалению, государственные дела не дают мне возможность в подробностях всё расспросить, но мы обязательно ещё поговорим на интересную для нас обоих тему.