Граф Паисий Браницкий, глава столичного сыска на эти мои размышления долго не отвечал, периодически поднимая на меня свои глаза и снова опуская.
— Не слишком ли жёстко, Ваше Высочие?
— Слишком и жёстко, князь, — согласился я. — Может, тогда посоветуете как-то иначе извести воровство?
Чиновник промолчал.
— Вот сами посудите, Паисий Олимпиевич. Я пробыл на складе полдня и пришёл к убеждению, что если прямо сейчас объявить обыски в домах кладовщиков, то там найдётся немало, что они на своё жалование приобрести не могут. Если ещё и в банках столичных спросить об их вкладах, то наверняка найдутся суммы немалые.
Граф продолжал молчать.
— Мне кажется, что вы не согласны. Хорошо. Давайте проведём такие обыски, и если ничего не будет найдено, то я из своих личных средств выплачу каждому незаслуженно подозреваемому годовое жалование, — пошёл я ва-банк. — Что скажете?
— Возможно, что-то и будет найдено, но другие будут обижены подозрениями.
— Не будет никаких других, граф, — махнул я рукой. — Просто потому, что обыски пойдут дальше... в смысле, выше.
Браницкий вскинул бровь.
— Да, граф, да, — кивнул я. — Не бывает такого, чтобы подчинённые воровали, а начальство ничего об этом не знало. Погодите... — поднял я предупреждающе руку. — Я не обвиняю конкретно вас, Паисий Олимпиевич, во всём этом. Даже ваших непосредственных помощников не обвиняю.
Я выдержал паузу, во время которой успел заметить, как черты лица главы столичного сыска начали разглаживаться.
— Мне хочется только, чтобы всего этого бардака стало меньше. Мень-ше. Я не собираюсь грозить карами, поскольку понимаю возможные причины, побуждающие их воровать у государства. Не соглашаюсь с ними, конечно, но понимаю.
— И что вы предлагаете конкретного, Ваше Высочие!
— Я предлагаю усилить контроль и учёт. Все поступающие улики должны быть как можно точнее описаны. Если в них содержатся драгоценные металлы и камни, то и взвешены. Все мешки и сундуки следует опечатывать и, опять-таки, взвешивать. Да, потребуется больше людей для этого. С этим не спорю. Но мы больше теряем от хищений, граф. Согласны?
Браницкий согласился, поскольку понял, что гроза миновала, а его лично никто пока ни в чём не обвиняет.
— Так вот, Паисий Олимпиевич, в самое ближайшее время следует провести обыски в жилищах всех кладовщиков того склада. Да-да... всех. В банки массовые запросы, так уж и быть, делать не будем, дабы слухи не поползли по городу. Но в случае обнаружения хищений, и несоответствия уровню получаемого жалования, всех следует наказать. И так наказать, чтобы об этом стало известно как можно большему количеству чиновников, как столичных, так и губернских.
— Хорошо, Ваше Высочие, — ответил граф. — Всё будет сделано.
— Ну а чтобы вам лично отвести от себя подозрения в попустительстве, — продолжил я, — вы привлечёте к контролю за всеми этими действиями моих людей.
Браницкий опять вскинул бровь.
— Да-да... для того, чтобы никто не сказал, что рука руку моет.
— Да, Ваше Высочие, — уже с меньшим энтузиазмом ответил граф.
— Я надеюсь, как только все причастные к этому громкому делу будут осуждены, то их имущество будет быстро распродано на аукционе, дабы ваши подчинённые имели меньше искушений прибрать к рукам всё, что плохо лежит. Надо, надо наводить порядок, Паисий Олимпиевич, и пока я хочу, чтобы это всё делалось как можно мягче и бескровнее. Мягче до поры, до времени...
Не знаю, насколько мои угрозы возымели действие, но уже к концу следующей недели был оглашён приговор двум десяткам местных криминальных авторитетов и дюжине служащих департамента столичного сыска. Возможно, что кто-то просто попал под раздачу, но раз уж назвался груздем, то полезай в кузов. Как ни странно, но подобное было на руку почти всем: горожане увидели, что судопроизводство занялось своим делом, сыскари и стражники стали героями в глазах населения, начальники и командиры получили награды, ну а воры и разбойники занялись переделом территорий влияния.
Как доложил довольный Верёвочкин, арестовали всех работников того склада улик. Как и предполагалось, они были настолько уверены в безнаказанности, что чуть ли не в открытую жили не по средствам. Я распорядился не проявлять излишнюю жестокость к их жёнам и детям, а просто, в согласии с принятым постановлением Министерства внутренних дел о лицах, причастных к расхищению государственного имущества, выслать на Урал. В столице мне не нужны будущие мстители за своих отцов. Была мысль, что детей можно и в лейб-гвардейские юнги записать, но здравомыслие возобладало, — кто-нибудь из моих недоброжелателей может попробовать использовать этих малолеток в своих целях. Мордаунты мне под самым боком не нужны.
Широкое обсуждение последних городских новостей побудило многих участвовать в предстоящем аукционе. В связи с большим количеством вещей недавно созданный аукционный дом объявил о трёхдневных массовых торгах. Ну а я, дабы поднять данному действу статус, пришёл в первый день, о чём ещё поведал всем, с кем более или менее постоянно общался во дворце. В результате в зале было яблоку некуда упасть. Кто-то пришёл покрасоваться, кто-то — приобрести действительно что-то интересное. Мне же хотелось посмотреть, насколько будет отличаться ассортимент от того, что я видел.
Оказалось, что да, отличается. Вот от той сабли я бы не отказался, как и от вон того седла, но их я на складе не видел. Теперь же они ушли за немаленькие деньги. Ну и ладно. Во-первых, чем больше продадут, тем больше мне будет причитаться как инициатору расследования. Во-вторых, основатели этого аукционного дома подходили на днях и просили войти в долю. Не меня лично, конечно, а мой новый торговый дом «Доверие».
Предлагали немного, пять процентов, но и то хлеб. Я не стал особенно кочевряжиться, согласился, и поднял до семи, дав количество денег, соответствующее доле в два процента. Знают, знают, злодеины, с чьей подачи всё это закрутилось! И купцы тоже согласились. А что? Им — статусность, а мне — денежка. Надо бы выразить Браницкому удовлетворение его расторопностью. Пусть у него тоже руки нечисты, но хотя бы он теперь будет на своеобразном коротком поводке. Вот только как бы и мне не замараться?
Теперь, участвуя в торгах, я имел скрытый бонус примерно в тринадцать процентов по сравнению с другими участниками. Так что я мог смело поднимать начальные ставки на понравившиеся мне лоты. Действо продолжалось полдня, и многие по окончанию выражали горячее желание прийти в последующие дни. Вот за один день я неплохо так приподнялся, и доли в семь процентов мне хватило, чтобы Верёвочкин начал набирать себе не менее полусотни агентов. В конце недели привезут оставшиеся десять процентов, и можно будет нанять дополнительный взвод лейб-гвардейцев.
Остро начала вставать проблема с лошадьми. Те, на которых приезжали кандидаты, нередко представляли собой жалкое зрелище. Да, для того, чтобы подъехать на них к казарме эти лошадки ещё как-то годились, но мои конюхи с трудом представляли, как на них можно будет активно ближайшие года два скакать по полям, оттачивая кавалерийские навыки.
Почему этим молодым дворянам их родители давали посредственных коней, понятно, — сын уходит служить, а там всякое может с лошадью случиться. Вот и пускай отцы-командиры и думают, откуда взять новых. Да, в любом эскадроне всегда должны быть запасные, но и они редко когда представляли собой приличные образчики коневодства. Это как почти лысое запасное колесо в багажнике автомобиля. Может, опять отправиться в набег на стойбища булгар? Заманчиво, но невысокие степные лошади для тяжёлой кавалерии не подойдут, хотя и могут за сутки проскакать километров сто пятьдесят. Ну и что мне делать?