— Никак нет.
Истомин встал и отдал честь. Он это сделал раньше, чем подумал. Но этот столь привычный жест возымел вдруг неожиданное действие. Все трое так и покатились от смеха. «Что, что я сделал не так? — напряжённо думал Истомин, глядя на смеющихся. — Красноармейцы ведь именно так честь отдают, сам видел».
— Форму, форму переодеть надо, — сквозь смех сказал Иванов. — А то какой же вы, товарищ Бубенчиков, красноармеец в обличии белогвардейца? «Ах вот, что их так насмешило у Истомин, отлегло от сердца отлегло, — а то уже думал, засыпался».
— Ну, форму-то мы по такому случаю найдём, — сказал переставший смеяться сержант. — Во всяком случае, гимнастёрку и пилотку. А то ещё чего доброго свои погоны увидят и за немца примут да подстрелят. Так что переоденем вас, товарищ Бубенчиков, обязательно.
Через два часа, закончив все формальности в особом отделе, переодевшись в форму рядового бойца Красной армии, штабс-ротмистр Истомин в составе отделения сержанта Чибисова занял оборону в первой линии окопов.
Глава 8
— Землячок, табачку не найдётся? – обратился к Истомину сосед по окопу. Молодой, примерно его лет боец, закончив набивать патроны в диск похожего на «Льюис» пулемёта.
— Найдётся, только не наш, трофейный, — ответил Истомин и протянул солдату пачку немецких сигарет.
Сам он не курил, но, обнаружив в кабине бронетранспортёра сигареты, решил оставить их себе. Так, на всякий случай, для душевного разговора.
— Ох ты, а откуда такие – пулемётчик удивлённо повертел в руках пачку. — Ты что, в разведку за языком ходил
— Ну, что-то вроде того, — Истомин улыбнулся.
— Постой, постой, — солдат внимательно посмотрел на Истомина. — Так ты же тот белогвардеец – артист, который вместе с майором на бронетранспортёре из немецкого тыла прорвался.
— Он самый, — подтвердил Истомин, — но, как видишь, теперь рядовой Красной армии. Хватит с меня кино, после войны доснимем.
— Да, повезло вам с майором, — покачал головой пулемётчик. — Сквозь немцев прошли, а потом мы по вам стрельбу открыли и хоть бы что. А вот моего второго номера в первом бою осколком прямо в сердце. С тех пор уже неделю один воюю. Ну что же, давай знакомиться, — предложил боец Истомину.
— Я – Вася Лаптев из Ленинграда.
— А я…
Воздух резануло по ушам, Истомин глянул вверх. Из-за леса появились немецкие самолёты, точно такие же, как те, что расстреляли беженцев на дороге.
— Ложись, сейчас бомбить будут! — крикнул Истомину пулемётчик и упал на дно.
Истомин последовал его примеру, но не лёг, а присел, укрывшись за бруствером. Ему было интересно, как будут действовать немцы. Ведь под бомбёжкой он не был ни разу, а потому как всё будет было неясно. Здесь чисто профессиональный интерес кадрового офицера замешивался с перспективой на будущее. Ещё надевая форму рядового красноармейца, Истомин решил, что надолго таковым не останется. Его военные навыки и трёхлетний боевой опыт необходимо как можно скорее использовать на практике. Поскольку в качестве офицера или, как принято в РККА – Рабоче-крестьянской Красной армии командира, он принесёт гораздо больше пользы, чем рядовым бойцом. Вот поэтому, прислонившись спиной к стенке окопа, штабс-ротмистр Истомин, а теперь рядовой Красной армии Бубенчиков стал внимательно наблюдать за действием вражеских бомбардировщиков.
Самолёты сделали круг, набрали высоту, а потом резко спикировали на окопы переднего края. Истомин явственно увидел, как от первого «лаптёжника», а именно так потом стали называть немецкие пикирующие бомбардировщики «Юнкерс Ю-87» за неубирающиеся в полёте шасси, отделились чёрные точки бомб, а через мгновение от их взрывов задрожала земля. Не успел стихнуть грохот от первых взрывов, как к ним добавились ещё и ещё. Казалось, вся земля превратилась в гремящий и клокочущий ад, прорезаемый лишь вспышками трасс пулемётных очередей пикировщиков.
Несмотря на три года, проведённые на войне, Истомину стало не по себе. Ничего подобного он ещё не испытывал даже при артобстреле, а когда совсем рядом с окопом взорвалась очередная бомба и сверху обрушился целый «водопад» земли и камней, Истомин благоразумно поменял сидячее положение на лежачее, закрыв уши руками, от греха подальше. Чтобы не оглохнуть часом и не попасть под шальной осколок. Этого ему не хотелось больше всего. Обидно как-то, перепрыгнув в одночасье с одной войны на другую, да не просто войну, а войну с нелюдями, погибнуть вот так глупо, никого из этих самых нелюдей не убив. Ну да, конечно, есть у него на личном боевом счёте те семеро, которые теперь в деревенском погребе «отдыхают», но уж больно маленький счёт выходит один к семи. Да и получилось всё это как-то больно уж быстро, ну вроде и не по-настоящему, что ли. Так думал штабс-ротмистр Истомин, лёжа на дне окопа и пережидая уж слишком затянувшуюся, на его взгляд, бомбёжку. Хотя в таких ситуациях люди часто теряют ощущение времени. Но всему на свете приходит конец. Кончилась и бомбардировка.