— А представь себе: достаем из снаряда пули, в гильзу — двойной заряд пороха. Досыпаем доверху пулями и инициируем электроспособом. Мини-пушка получится. Если пули метров на двадцать полетят, а они должны, то расставляем эти «пушечки» вдоль шоссе. И — пожалуйте ужинать!
— А что, идейка толковая, — поддержал меня Бродяга. — К тому же выхода у нас все равно нет. Ну, так как, майор, — обратился старым званием к Трошину Бродяга, — выстрел разобрать сложно?
— Если ключ есть — то не очень.
— Так вперед, ключ искать! — скомандовал Фермер. — А вы, — это он уже нам с Люком, — оружие собирайте и документы.
— Саш, а может, похороним? — спросил я.
Тот обвел поляну взглядом:
— Тош, я понимаю, но здесь, на глаз, как минимум — полсотни убитых. А нас, если ты не забыл, пятнадцать, и из этих пятнадцати — четверо ранены. Давай сначала первоочередные задачи решать.
ГЛАВА 31
В конце концов Фермер принял решение о перебазировании отряда на эту поляну. Понимая, что отоспаться можно будет и позже, все работали как проклятые. Трошин с Несвидовым, как наиболее подкованные в артиллерийских премудростях, выкручивали из снарядов трубки, а раненые бойцы под руководством Бродяги и с помощью Казачины разбирали патроны и потрошили снаряды. Я, Люк и Зельц собирали по всей поляне карабины погибших артиллеристов и прочее снаряжение и относили все это в тенечек, где командир лично разбирался с этими завалами армейского имущества. Одной из наиболее ценных находок стала командирская «эмка», обнаруженная нами в подлеске. Судя по пробоинам, ее посекло осколками, когда на ней пытались скрыться в лесу от обстрела. Но, судя по всему, ее пассажирам повезло. Правда, не всем. На заднем сиденье мы нашли тело артиллерийского подполковника. В найденном при нем планшете, к нашей бесконечной радости, обнаружился комплект карт Белоруссии.
— Вот это подарок! — обрадовался Люк.
— Ага. Слушай, надо подполковника этого похоронить по-человечески. В благодарность.
Забрав документы и знаки различия, мы отнесли тело офицера в небольшую воронку, Люк отодрал от какого-то ящика кусок жести, и я, сверяясь с командирским удостоверением, нацарапал на металле ножом:
«Неречин Павел Самойлович
Подполковник
1908–1941».
И после того, как мы засыпали тело землей, воткнул этот импровизированный обелиск в ногах у покойного.
За этим занятием нас и застал командир. Он молча постоял, думая о чем-то своем, а потом сказал:
— Знаешь, Антон, а, наверное, ты прав! Похороним всех! А то что же, им непогребенными до скончания века так лежать?
На время оставив все прочие дела, мы подтаскивали тела к воронкам, как могли, сортировали их. Проверяли карманы, искали медальоны. Узнав имя и звание, вырезали их на жести. Минут через пятнадцать к нам присоединились и все остальные, кроме часовых и раненых. Да и то, Тотен, невзирая на раненую ногу, вызвался вырезать надписи на металле.
За три с лишним часа мы похоронили всех. Шестьдесят восемь человек. И только сорок два имени. Когда последняя, восемнадцатая по счету могила была засыпана, я присел на остатки снарядного ящика и, с трудом подняв натруженную руку, вытер пот со лба. Рядом присел Фермер.
Примерно за час до заката, когда обессилевшие бойцы расползлись по шалашам и навесам, командир снова созвал нас на совет.
— Поработали мы все сегодня на твердую пятерку, мужики! Объявляю нам всем благодарность. Теперь подобьем бабки. Саш, — обратился он к Бродяге, — сколько фугасов сделали?
— Тридцать один, да и то остановились потому, что работа тонкая, а все замотались до того, что глаза слипаются и руки дрожат.
— Молодцы! А сколько такой фугас по площади накрывает? — сказал командир.
— А кто ж его знает? Я такие никогда не делал…
— Так, может, испытаем? — предложил я.
— В смысле?
— Досок вокруг хватает. В землю навтыкаем, как мишени, и рванем один. А у нас тридцать останется… Круглое число.
— А силы-то есть? С досками возиться? — поинтересовался Фермер.
— Ради красивого фейерверка я готов пострадать, — отшутился я.
— Ну, пошли. Пострадаем еще маленько.
Пока Бродяга с Ваней устанавливали фугас, мы вчетвером установили пару десятков мишеней на поляне, воспользовавшись для разметки сектора люковским лазерным дальномером.
Бродяга дает отмашку. Мы залегли в одной из воронок. Негромкий взрыв — и свист, и визг шрапнельных пуль над поляной. На противоположной опушке (от нас метров тридцать-сорок) — рукотворная осень. Кружатся в воздухе сорванные листья, с шорохом падают на землю срезанные ветки.
Гильзу развернуло «цветочком». Бродяга задумчиво трогает эту металлическую икебану ботинком:
— «Бинтовать» надо. Для надежности.
— Чем «бинтовать»? — спрашивает Казачина.
— Проволокой. Но можно и палки веревкой приматывать.
Мы идем осматривать мишени. Результат впечатляет. Пробоины в досках даже на расстоянии в тридцать метров — ровные и аккуратные. Осматриваем деревья на опушке — некоторые пули почти пробили десятисантиметровые стволы. Другие — глубоко застряли в более толстых деревьях.
Спрашиваю у Казачины:
— Вань, а по сколько пуль в фугас клали?
— Сотни три, может, четыре, мы точно не считали.
— А пыж делали?
— Конечно! Из кожи седельной вырезали и еще тряпки добавили.
Результат всем нравится, вот только сектор узковат — на глазок, градусов пятнадцать.
В голову опять лезут рационализаторские мысли, которые я озвучиваю, что называется, по месту:
— Мужики, а если часть фугасов на деревьях закрепить с наклоном вниз? И подрывать в два захода? После первого немцы залечь должны, а тут их сверху приголубит! Как вам идея?
— А что, неплохо! — высказывается командир.
Бродяга тоже одобрительно качает головой. Потом вносит свое рацпредложение:
— Только заряды эти надо ставить с директрисой не перпендикулярной дороге, а под углом к ней. Тогда глубина поражения больше будет.
— Ну что же, инструмент для работы на дорогах у нас теперь есть, — резюмирует командир.
Вернувшись под «командирский» тент (он, кстати, единственный, под которым можно сидеть, не скрючившись в три погибели), мы продолжаем «производственное совещание».
— Так, теперь — о добыче, — продолжает Фермер. — На поляне найдено и оприходовано… тридцать шесть карабинов, около полутора тысяч патронов к ним, «Дегтярев» ручной и к нему аж четыре диска, четыре «нагана» и немного гранат. Я предлагаю часть оружия спрятать, не тащить же все это с собой.
Да уж, нашей огневой мощи можно только позавидовать: на пятнадцать человек — четыре пулемета и шесть пистолетов-пулеметов да по пять гранат на брата.
— Кстати, Серега, как там раненые? — задал я Доку давно интересовавший меня вопрос.
— Нормально. Тотен, сам видишь, хромает потихоньку. Трошину только перевязки регулярные нужны. А артиллеристам я бы еще денек отдыха порекомендовал дать.
Посовещавшись, мы решили дать себе небольшую передышку, а именно: провести назавтра занятия с личным составом, разведать окружающую местность, а на диверсию выдвинуться только вечером.
Ночь прошла на удивление спокойно, и, отстояв свои два часа на посту, причем мне досталось самое собачье время — с четырех до шести утра, остаток времени до подъема я провел в состоянии крепкого, здорового сна.
ГЛАВА 32
— Пахать тебе, не перепахать! — Кулак Фермера грохнул по столу… и я проснулся.
«Во, блин! И приснится же такое! — подумал я. — Однако вставать все равно уже пора, вон, вокруг народ уже вовсю работает».
Выбравшись из спальника, я скатал его и, засунув в чехол, пристегнул к баулу. У изголовья чья-то заботливая рука оставила вскрытую банку мясных консервов и пачку галет. Фляга с водой висела на поясе, так что вопрос с перекусом можно было считать решенным. Так что минут через десять я был уже вполне боеспособен и окончательно проснулся.
Неподалеку от костра, обложившись трофейным хабаром, сидел Иван и что-то записывал в блокнот.