Что-то пауза затянулась… Похоже, сержант до этого не рассмотрел, кто же это в подведомственном имуществе копается. Думал, уголовники или дезертиры какие.
«А может, прессануть его? — мелькнула мысль. — Как там в „веселые девяностые“ говорили? „На базаре съехать“. Тем более что Люк прикрывает».
Набравшись наглости, но не забывая, что «наган» в руке у сержанта — настоящий, я собрался с духом и командным голосом гаркнул:
— Сержант! Ко мне!
Тот машинально сделал два шага ко мне. Я решил развить успех:
— Старший лейтенант госбезопасности Садовский! Спецгруппа Особого отдела! Ваши документы! — А в голове пульсировало: «О боже! Что за херь я несу!»
Сержант в замешательстве слегка опустил ствол «нагана». Потом, видимо, сомневаясь, посмотрел на меня и, запинаясь, произнес:
— Сержант госбезопасности Дымов. Ваши документы! — Но прозвучало это совсем неубедительно, а наоборот — испуганно.
Левой рукой демонстративно потянувшись к нагрудному карману (там и вправду я ношу паспорт, удостоверение и права), я качнулся влево и, взяв на контроль «наган» правой, завернулся гэбэшнику за спину. Подбив коленей, левой захват за шею — и «наган» у меня в руке, а сержант повис на ослабевших ногах, удерживаемый от падения моими пальцами на кадыке и стволом «нагана» у своего правого глаза.
— Старший лейтенант Серов, — позвал я Люка, — доложите обстановку!
— Все путем, он один, — донеслось откуда-то из травы.
— Ну что, сержант, поговорим?
Ответ сержанта получился несколько неуверенный:
— Д-да.
Хотя не знаю, как бы я отвечал с дулом «нагана» у виска.
— Давай, садись у заднего борта. На колени! Ноги скрести сзади… Так, а теперь задницей на них садись!
По лицу этого сопляка было видно, что он ничего не понимает.
— Ну что ж, начнем, помолясь. — Услышав последнее слово, сержант вздрогнул.
— Сидеть! — зарычал я на него. — Откуда же ты, глупый, улепетывал с бумажками своими?
Лицо его закаменело, и он ожег меня взглядом:
— Ничего не скажу тебе, гадина фашистская!
— Сержант, ты не понял? Мы — свои! А уж за меры предосторожности я у тебя прощения потом попрошу. Якши?
— Что? — переспросил он.
— Это — «хорошо» по-татарски. Но мы отвлеклись… Так откуда и куда вы следовали, товарищ сержант?
— И… из Заславля выехал, еще неделю назад… А тут немцы прорвались… Все время по лесам прятались… Щелоков, шофер наш, предложил пальбу переждать, а уж потом, как стихнет, до своих добираться…
— А откуда вы выскочили и почему немцев не видели?
— Там дорога лесная на смолокурню ведет… Мы на ней прятались… А как на поле выехали — нам солнце в глаза… — Я посмотрел на дорогу, действительно, хотя прошло около двух часов, солнце еще низко висело над «нашим» лесом, отчего, смотря на дорогу, приходилось щуриться. Между тем сержант продолжал:
— Ну а как стрелять начали, так в Щелокова сразу и попали, а я успел выскочить с другой стороны… Потом немцы зачем-то по лесу с другой стороны дороги стрелять начали, а я и спрятался в кустах… А как стихло, так я и к машине пошел… Я сумку свою с документами забыл… — И он покосился на командирскую сумку, висевшую у меня на шее.
— Тебя как звать-то? — Я начал испытывать уважение к этому пацану — ему было страшно, его единственного попутчика убили, но он все равно вернулся…
— Але… Алексей, товарищ старший лейтенант.
— Что в машине? Ну, кроме картотеки и дел? — поинтересовался я.
Он начал было отвечать, но закашлялся…
Я достал из чехла, висевшего сзади на поясе, флягу и бросил ему. «Черт, она же пластиковая!» — подумал я, но было поздно пить боржоми. Непривычная легкость фляги не смутила Алексея. Торопливо отвернув крышку, он начал жадно пить. Выхлебав примерно половину содержимого, он с сожалением завернул крышку.
— А у вас курить нету, товарищ старший лейтенант? А то я пять дней ничего не курил… — И он просительно уставился на меня.
— Конечно, минутку. — Я машинально полез в карман, но на полпути остановил руку. «Там же у меня „Данхилл“ лежит!» Подумав еще пару мгновений, я достал одну сигарету и, быстрым движением оторвав фильтр и спрятав его между пальцами, протянул сигарету сержанту. Потом как будто что-то щелкнуло у меня в голове, я взял сигарету в рот, прикурил ее, спрятав зажигалку в ладонях, и снова протянул Алексею. Тот торопливо взял ее, с наслаждением затянулся и блаженно прикрыл глаза. «Эк его повело!» — подумал я, но что-то мне подсказывало, что бдительность снижать рановато.
Алексей открыл глаза и сказал:
— Какой табак у вас хороший, товарищ старший лейтенант. Мягкий и ароматный. Я такого никогда не пробовал. Фабрики Урицкого?
В этот момент в ухе у меня заголосило:
— Тоха, это Тотен, справа немцы. Мотоциклы!
Мы сидели в тени полуторки, так что сразу заметить с дороги нас было трудновато.
— Так, сержант, мухой в кузов и замри там. На дороге немцы! — прошипел я, откатываясь в сторону.
На мгновение Алексей замер, но, довольно быстро сообразив, что к чему, с трудом встал (ага, не зря я его так сажал — через пять минут ноги у непривычного человека затекают так, что только держись) и полез в кузов.
— Тотен, Арт в канале.
— На связи.
— Докладывай обо всех перемещениях. Мне солнце в глаза бьет.
— Колонна идет. Впереди — мотоциклисты, за ними — броневик, дальше — грузовики. Много.
— Понял тебя. Отбой. Люк, ты где?
— От машины метров тридцать левее и полста — тебе за спину. Под кустом.
— Понял тебя. Без команды не стреляй.
Интересно, если сержант меня слышит, какие мысли у него в голове бродят?
А колонна все шла и шла… Я насчитал уже пятнадцать грузовиков с пехотой… А учитывая, что это были трехтонки, в каждую из которых влезает по два отделения немцев, то мимо нас проезжал как минимум батальон…
На солнышке нам пришлось проваляться почти два часа. Я лежал и зачем-то считал: восемьдесят четыре грузовика с пехотой, две батареи противотанковых «колотушек», минометчики, какие-то части обеспечения. Ну точно, полк. Потрепанный только. А может, и нет, штаты немецкой пехоты я помнил, честно говоря, не очень. Когда вдалеке показался хвост колонны, я с облегчением вздохнул. Как оказалось — напрасно. Внезапно один из мотоциклов арьергарда притормозил на обочине.
— Тотен, Арт в канале. Что там?
— Здесь Тотен. Гадят, сволочи.
В бинокль я разглядел мотоцикл с коляской, у которого скучал рослый унтер. Тут я заметил, что два его кореша, видимо, сделав то, для чего они спустились в придорожную канаву, вылезли не обратно на дорогу, а на поле. По их жестикуляции мне стало понятно, что один предлагает посмотреть нашу машинку. Вот весело-то! Я нажал тангенту:
— Люк, здесь Арт. Сможешь, если что, снять дятла на дороге?
— Не вопрос. Тут всего-то метров двести пятьдесят.
— Чудненько, но давай решать — ноги сделаем или попробуем стволами разжиться?
— Я бы рискнул.
— Я тоже. Попробую накоротке из «нагана» их пострелять. Как начну — снимай унтера.
Черт, чуть не забыл этого Дымова предупредить. Я трагически зашептал:
— Алексей, к грузовику идут немцы. Двое. Мы будем их брать. Сиди тихо. — А в ответ ничего. Ну и ладно, есть дела поважнее. На всякий случай я потянулся проверить, как вытаскивается нож из ножен, но вспомнил, что «сог» я оставил под машиной. Пришлось лезть за спину за «камилуссом». Зачем, спросите вы? А я считаю, что нож и пистолет лучше, чем просто пистолет или просто нож. Минуты, прошедшие до того момента, как немцы подошли на полсотни метров, показались мне часами. Внезапно вспотели ладони. Двигаясь очень медленно, я положил нож и пистолет на землю и так же медленно вытер ладони о штаны. Колени ходили ходуном. Тонкая противная струйка пота проползла вдоль позвоночника. «Ну же, гады, ну же…» Потом пришла другая мысль: «Ну зачем ТЕБЕ это? Героем себя почувствовал? Пусть этим профи занимались бы — Фермер, Бродяга или тот же Люк».
Веселые голоса немцев приближались… Вот они остановились у левого переднего колеса — точно с противоположной стороны машины от меня. Глубокий быстрый вдох. Медленный выдох. Вдох. Выдох. Вдох. Так. Один полез в кабину, а другой, я вижу со своей позиции, пинает тело несчастного Щелокова. Выдох. И я быстро перекатываюсь под машиной. Выпускаю из руки «наган» и хватаю «сог»… Вдох… Еще один перекат… Выдоооох… Я, вставая, бью немца правой рукой в живот… Сто двадцать миллиметров нержавеющей стали, практически без сопротивления, входят в тело. Дернув его на себя, так, чтобы он пролетел к кузову, всаживаю второй нож в почку тому, кто ковыряется в кабине… Его выгибает, и я вижу широко раскрытый в беззвучном крике рот… Выстрел… Где-то на периферии моего поля зрения падает на дороге немецкий унтер.