— А у меня вопрос, — сказал иван Данила, — а чего мы просто к председателю этого Торгсина не пошли, а сразу к члену правительства?
Председателем «Торгсина» был сначала Артур Сташевский, затем Михаил Левенсон. Оба были расстреляны в конце 30-х. Это я знал по истории КГБ, которую нельзя было не знать на зубок — отчисляли.
— Просто потому, — сказал я, — что грехи членов правительства мне известны, а этих председателей — нет. Хотя не сомневаюсь, тащат за милую душу. Но я вход в Кремль, а не к ним.
— Тогда за стол, обмоем фарт, — сказал вор.
Стол был накрыт в соседней комнате. И богато накрыт. Центральное место занимали колбаса, с нежными кусочками сала на срезе, и тонкие ломти лососины.
Ну прямо по Булгакову, подумал я.
«…Сотни штук ситцу богатейших расцветок виднелись в полочных клетках. За ними громоздились миткали и шифоны и сукна фрачные. В перспективу уходили целые штабеля коробок с обувью, и несколько гражданок сидели на низеньких стульчиках, имея правую ногу в старой, потрепанной туфле, а левую — в новой сверкающей лодочке, которой они и топали озабоченно в коврик. Где-то в глубине за углом пели и играли патефоны.
Но, минуя все эти прелести, Коровьев и Бегемот направились прямо к стыку гастрономического и кондитерского отделений. Здесь было очень просторно, гражданки в платочках и беретиках не напирали на прилавки, как в ситцевом отделении.
Низенький, совершенно квадратный человек, бритый до синевы, в роговых очках, в новенькой шляпе, не измятой и без подтеков на ленте, в сиреневом пальто и лайковых рыжих перчатках, стоял у прилавка и что-то повелительно мычал. Продавец в чистом белом халате и синей шапочке обслуживал сиреневого клиента. Острейшим ножом, очень похожим на нож, украденный Левием Матвеем, он снимал с жирной плачущей розовой лососины ее похожую на змеиную с серебристым отливом шкуру».
— А туалет-то далеко? — спросил я. — Надо место освободить для всей этой вкуснятины.
Юмор оценили, поржали и махнули куда-то вдаль, в анфиладу комнат.
Пошел, заглядывая в каждую. Мне надо было убедиться, что больше людей в помещении нет…
Спустя несколько минут я уже покидал жилище воров. Сберегательная книжка на предъявителя уютно лежала в правом кармане куртки, двенадцать тысяч — в левом. Надо бы еще патронов прикупить к маузеру, подумал я поправляя мешок, в который сложил лососину с колбасой — не пропадать же таким деликатесам.
О ворах, с которыми будет похоронена и тайна моего обогащения, я не думал. Как говорится: нет человека — нет проблемы. Ну, а если решу еще раз воспользоваться сберкнижкой, по которой могут и выследить, если Калинин подключит фискалов, то шестерок в уголовной среде много…
Глава 32
Не нужно думать, что Роман Шереметьев, осваивающий и совершенствующий тело Павлика Морозова делит время между Кремлем и уголовным розыском, изредка совершая некие акции для личных нужд. Вот уже и май на дворе — желанный праздник в молодом государстве рабочих и крестьян.
Такие дни, посвященные труду и трудящимся, существуют в 142 странах мира. В СССР Первое мая — праздником рабочих, которые, согласно Ленину, в этот день отмечали: «…своё пробуждение к свету и знанию, своё объединение в один братский союз для борьбы против всякого угнетения, за социалистическое устройство общества».
В Российской империи 1 мая начали отмечать революционеры, солидаризируясь с рабочим движением Европы и САСШ. Сразу после февральской революции 1917 года 1 мая стал государственным праздником.
На дом Нирнзее повесили плакат: «От маевок к Празднику 1 Мая!». Плакат повесили плохо и, когда Павлик/Роман выходил, он сорвался. Никто не видел грациозный прыжок подростка при первом же треске злосчастной агитации. Бесконечные растяжки и упражнения по статике дали свой результат — тело крестьянского мальчика, закрепощенное однообразным трудом, развивалось успешно, обретало пружинную энергию и мышечную стать.