Как ни странно, Сталин поверил. Почти поверил, поскольку никогда и ни кому не верил.
— Ты знаешь кого мне напоминаешь, — сказал он медленно. — Ты мне напоминаешь Камо, был такой отчаянный армянин Симон Тер-Петросян, деньги для революции экспроприировал, тьфу экспроприировал. Погиб в двадцать втором году, под машину попал. Он тоже чуть что стрелял направо и налево, да. Такой отчаянный был, много людей убил. Ну ладно, иди, я проверю что ты сказал. И не ври больше, узнаешь что — сначала приди ко мне, спроси, посоветуйся. Понял?
— Я все понял, дядя Сталин! Разрешите идти?
— Иди, иди. Заболтался я с тобой тут.
Я вышел и пошел себя, обратив внимание, что чекисты у двери лишь проводили меня взглядом, потом один зашел, постучав, в кабинет, а второй так и остался у двери.
«Проверяй, сука меченая, — думал я зло, — хуля там проверять, все гладко — трупы и трупы. Ишь, Камо он вспомнил, которого сам и убил. Машина то его сшибла ГПУшная, а там всего пять машин на весь город»[104].
Решив заодно зайти и к Крупской, я свернул по коридору и вскоре вышел к бывшей ленинской квартире, где угасала моя «крыша».
Надежда Константиновна выглядела уставшей, мне обрадовалась, усадила за неизменный чай с пирожными. Сегодня она была одна, поэтому я без просьб взял ее за руку, стал проводить свой «деревенский» массаж, активируя нужные точки. Потом перешел на другую руку. А бабушка доверчиво жаловалась, что Сталин отдал приказ установить для Крупской обязательные часы посещения священного праха. Возле стеклянного гроба поставили трон для вдовы, которая отныне и, видимо, навеки обречена была проводить наедине с покойником около часа в день… Крупской еще повезло, что в те времена не изобрели трансляцию, а то страдать бы пришлось в телеэфире. Очевидцы вспоминали, что бедная женщина определенно впадала в неадекват от посиделок у гроба.
И во время чаепитие с действительно вкусными пирожными «наполеон», она вдруг рассказала мне про попа Гапона.
— Через некоторое время после приезда Гапона в Женеву, — неожиданно вспомнила Крупская без связи с темой беседы — к нам пришла под вечер какая-то эсеровская дама и передала Владимиру Ильичу, что его хочет видеть Гапон. Гапон был живым куском нараставшей в России революции, человеком, тесно связанным с рабочими массами, беззаветно верившими ему, и Ильич волновался перед этой встречей… Тогда Гапон был еще обвеян дыханием революции. Говоря о питерских рабочих, он весь загорался, он кипел негодованием, возмущением против царя и его приспешников. В этом возмущении было немало наивного, но тем непосредственнее оно было. Это возмущение было созвучно с возмущением рабочих масс. «Только учиться вам надо, — говорил Володичка. — Вы, батенька, лести не слушайте, учитесь, а то вон где очутитесь, — показал ему под стол».
Я слушал и удивлялся, как она еще и живет в этом враждебном окружении. Прежняя неприязнь к ней давно прошла, я остро понимал где бы очутился, не окажи она нашей семье протекцию. Нынче по всей стране появлялись последователи моего подвига и судьбы их не были так удачны, как у меня. Особенно меня поразила судьба чукотского мальчика Ятыргина. Как-то он случайно подслушал разговор соседей, из которого следовало, что они только что убили недавно приехавших в поселок коммунистов, планировавших организовывать здесь колхоз. Ятыргин, сын Вуны, узнав имена убийц, выкрал упряжку собак и поехал в ближайший город. В итоге сообщников удалось арестовать. Но родня осужденных решила отомстить — они поймали подростка и, несколько раз ударив топором по голове, бросили умирать. Но ребенок смог выжить, а впоследствии взял себе новое имя — Павлик Морозов.
Пропаганда, мать её! А мать её — вот она, сидит, вспоминает, журчит неспешной речью с множеством простонародных выражений. Даже не вериться, что их дворянской семьи, да и училась качественно… А пропаганда все плодит подражателей — какой занятный времени итог: стало модно сдавать родных, спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство.
Проня Колыбин донес на собственную мать. Бедная женщина в одиночку поднимала детей, съестного катастрофически не хватало, поэтому она воровала колоски с колхозного поля, чтобы прокормить Проню и его братьев и сестер. Мальчику было тринадцать лет, его недавно приняли в пионеры.
Когда мать попросила сына помочь ей в краже зерна с колхозного поля — вдвоем бы больше донесли — Проня гордо отказался. Мать строго наказала сына и оставила без ужина.
На следующий день подросток сбежал из дома, рассказал о случившемся в школе. В результате несчастная мать Колыбина была осуждена на десять лет, а самого мальчика отправили на три месяца в детский пионерлагерь Артек. В местной газете даже напечатали его стихи:
Но Надежда Константиновна была так печальна, что я решил её отвлечь и рассказал про удивительный мост. Шиженский железнодорожный мост — единственный в России мост откатно-раскрывающегося типа. Поднимающийся пролёт под тяжестью противовеса перекатывается в сторону последнего, поднимаясь над водной гладью. Благо, я уже забрал фотки, которые сделал лично для меня штатный фотокор группы. Его художественные фотографии я когда-то рассматривал с восхищением в журнале «Советское фото», в рассказах про конструктивизм и авангард в фотоискусстве[106].
Он нащелкал лейкой непривычной в этом времени. Именно фотик и привлек мое внимание, в юности много работал Зенитом и часами просиживал в кладовке, своей домашней фотолаборатории, при красном фонаре.
Ну а Leica II — первый в мире малоформатный фотоаппарат, на котором стоял оптический дальномер, сопряжённый с фокусировкой объектива, всегда меня интересовала, как историческая ценность[107].
Уже потом, попозже появятся не менее знаменитые ФЭДы, скопированные и поставленные на поток колонистами Макаренко в знаменитой колонии, построенной в память Дзержинскому. Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому — ФЕД, великая и торжественная память, получше ленинского Мавзолея!
Но это лишь мое мнение.
Естественно, мы с фотографом быстро нашли общий язык. С горечью я узнал, что купить Лейку не удастся без разрешения ГПУ, да и все пленки придется сдавать туда же на цензуру. А вот снимки Александр Родченко мне вскоре выдал. Этот мост, Верочка Имбер, другие писатели в групповом снимке, плотина… Крупская рассматривала их с интересом, переспрашивала. Про Инбер сказала сердито:
— Ты этой барышне особо не доверяй, не наша она, чуждая. Хотя стихи для детей не плохие пишет.
И к моему удивлению Надежда Константиновна глухим голосом негромко тот час прочитала чудесный стих:
104
14 июля 1922 года в Тбилиси он ехал по улице на велосипеде и попал под колеса грузовика, принадлежавшего местной ЧК. Автокатастрофа, оборвавшая его жизнь, была странным происшествием — едва ли в городе нашлось бы больше десятка автомобилей.
105
Только в 1930-х годах было зафиксировано около 56 убийств пионеров из мести. Кому-то отрубили голову топором, кого-то утопили в колодце, кого-то задушили, залили водой на морозе, истязали… Кого винить в этих страшных преступлениях?
Виноваты ли дети?
106
Александр Родченко — уникальный фотограф: русский и советский живописец, график, плакатист, скульптор, фотограф, художник театра и кино, корреспондент.
107
В СССР фотоаппараты Leica были в свободной продаже, а в январе 1934 года начат выпуск советской копии камеры Leica II — фотоаппарата ФЭД. Розничная цена стандартного ФЭДа в 1937 году была 712 рублей, а немецкий аппарат стоил более 2000 и был доступен немногим.