"Началось!" - с тоской подумал Кей, внутренне весь ощетинившись от одного только собачьего гавканья этих сраных нацистов.
Собаки их, кстати, тоже сопровождали - огромные лоснящиеся твари.
Мать твою...
Кей соврал бы, если б сказал, что у него не играло очко, когда он сунул надсмотрщику под нос классически выставленный средний палец и заорал:
- А не пойти ли тебе, сука?!
Но дрался он с таким остервенелым удовольствием, с каким не дрался никогда, поливая набросившихся на него мудил отборной бранью и с ликованием видя, как их кровища пятнает горячую пыль под его босыми ногами. Прежде чем его наконец скрутили и повалили в ту же пыль, он успел расквасить носы всем троим козлам и яйца как минимум одному - тому, кого он не так давно огрел хлыстом и кого мисс Лора Хендерсон называла Гомером.
Его бешеную радость омрачало только отчаяние во взглядах Зайца и Доротеи - те оказались в первом ряду вытаращившихся на это побоище рабов, причём Заяц почему-то крепко держал Доротею за локти.
А ещё Кей, конечно, знал, что за полученное удовольствие ему придётся заплатить - и он заплатил сполна и немедленно. Тычки и оплеухи разъярённых надсмотрщиков в счёт не пошли. Вытянутые кверху руки Кея всё тот же Гомер, злорадно скалясь, сноровисто прикрутил к гладко ошкуренному столбу. Кей тяжело дышал, не успев ещё опомниться от схватки, когда на его голую спину со свистом обрушился первый удар тяжёлого кнута.
Первый из тридцати девяти, о чём громогласно объявил надсмотрщик.
Тридцать девять - библейское число.
Кей матерился, пока не охрип, и лишь тогда - на двадцатом по счёту ударе - замолк, стиснув зубы и только дёргаясь всем телом, когда кнут снова и снова беспощадно вспарывал ему спину. О пощаде и думать не приходилось - Кей слишком хорошо успел насолить этим мудилам, чем и гордился. Струйки крови ползли по его бокам, и ему казалось, что сквозь свист кнута и сопение надсмотрщика он слышит тихий плач Доротеи.
Наконец удары прекратились, и Кей бессильно обвис на собственных руках, балансируя между препоганейшей явью и благословенным забытьем. Отвязывать его никто не торопился. Надсмотрщики что-то лаяли - видать, разгоняя толпу. Чему Кей механически удивлялся - так это тому, что до сих пор не вырубился, всё-таки оказавшись крепче, чем сам ожидал.
Минуты тянулись как долбаные часы. Перед зажмуренными глазами Кея расплывались, будто капли бензина в луже, разноцветные круги, ноги слабели, отказываясь поддерживать натянутое струной тело, а милосердный обморок всё не приходил.
Зато пришла мисс Лора Хендерсон, ептыть её через забор.
- Отвяжите его, - прозвучал её мелодичный голос, просто как труба ангела Господня, а козлина Гомер негодующе тявкнул в ответ:
- Но, мисс Лора, он же отказался работать! Надо, чтобы другим черномазым было неповадно...
- Вы, кажется, оспариваете моё приказание, Гомер? - мягкий голос мисс Лоры враз оледенел, и спустя ещё несколько минут, длинных, как сама вечность, Кей почувствовал, что сползает вниз по скользкому столбу, но сознания не потерял. Так и остался стоять на коленях, прижавшись щекой к дереву и бессильно уронив освободившиеся от пут руки, едва не вывернувшиеся из суставов.
Он пытался собраться с силами, чтобы встать, когда чьи-то лапищи бесцеремонно ухватили его поперёк живота, щадя, однако, пострадавшую спину. Кей попробовал было брыкнуться, но кое-как открыл глаза и увидел, что это не надсмотрщик, а кузнец Соломон, который нёс его обратно к хижине. Рядом вприпрыжку бежал подвывающий от горя Заяц, и спешила, тоже всхлипывая, Доротея.
"Не ревите, я в порядке", - хотел успокоить их Кей, но не сумел.
Он снова обрёл дар речи даже не тогда, когда Соломон аккуратно сгрузил его на лежанку. И не тогда, когда Доротея принялась бережно обмывать его израненную спину тряпицей, смоченной в чистой воде, приговаривая при этом что-то ласковое. Было зверски больно, однако Кей уже привык стискивать зубы и молчать. Но он всё-таки заговорил - после того, как в хижине раздался спокойный голос чёртова ангела Господня, то бишь мисс Лоры Хендерсон:
- Ступай, милочка, я лучше знаю, что надо делать.
Совершенно охренев, Кей вскинул голову и успел увидеть, как мисс Лора в нежно-сиреневом платьице, в фартучке и с какой-то склянкой в руке встречается строгим взглядом ясно-синих глаз с обжигающим взгляд карих глаз Доротеи. Так они и смотрели друг на друга над лежанкой обалдевшего Кея, пока Доротея не опустила голову и не выскользнула прочь из хижины.
Тут язык у него наконец развязался, и он выпалил, растерянно и зло оскалившись:
- Играете в добрую самаритянку, белая мисс Гордячка?
Лора на миг замерла и даже губу прикусила, а потом властно надавила узкой ладонью на затылок Кея, вынуждая его вновь улечься на место, и укоризненно промолвила:
- Необязательно быть грубым, Кей Фирс Дог.
Сказала она это точь-в-точь как его бабка. И назвала его по имени! Кто же ей сказал, неужто Заяц? Кей невольно проглотил слюну и умолк, остро чувствуя, как её пальцы с зажатым в них хлопчатым тампоном смазывают рубцы на его спине какой-то мазью: сначала резкое жжение, а потом боль утекала, как не было её.
Когда Лора выпрямилась, аккуратно свернув испачканные тампоны, Кей тихо, уже безо всякой подъёбки, проговорил:
- Вашим уродам придётся забить меня до смерти. Я на вас пахать нипочём не стану, я не раб.
Он повернул голову и пристально посмотрел в её синие глаза, вспыхнувшие смятением и гневом.
- Ты сумасшедший, - выдохнула она, отступая к порогу. Голос её дрожал.
И тут Кей наконец вспомнил то, что крутилось у него всё это время где-то на задворках сознания.
Гражданская война! Вот что он хотел и не мог вспомнить раньше.
- Я не сумасшедший, я просто родился на полтора века позже вас, - отчеканил он, приподнимаясь на локтях и сверля взглядом побледневшую, как полотно, Лору. - Скоро начнётся война Севера с Югом, в шестьдесят первом году, янки разобьют конфедератов и освободят всех негров, а вашу усадьбу, вашу, как её там, "Ореховую рощу", наверняка спалят дотла. И вас убьют, ежели не поостережётесь. "Мне отмщение, и аз воздам".
По-за шкуре у Кея, как говорила бабка, бежал мороз, а голос невольно вздрагивал. Он чувствовал себя каким-то библейским пророком. Лора же бессильно прислонилась к чахлой стене хижины, словно боясь упасть, и глаза её из синих сделались совершенно чёрными.
- Ты... сумасшедший... - глухо, полушёпотом повторила она. Судорожно вздохнула, повернулась и выбежала прочь.