Октябрьская революция ужаснула Мережковского и Гиппиус: они восприняли её как воцарение «царства Антихриста», торжество «надмирного зла». В дневнике поэтесса писала: «На другой день <после переворота>, чёрный, темный, мы вышли с Д. С. на улицу. Как скользко, студено, черно… Подушка навалилась – на город? На Россию? Хуже…». В конце 1917 года Гиппиус ещё имела возможность печатать антибольшевистские стихи в сохранившихся газетах. Следующий, 1918 год, прошёл под знаком подавленности. В дневниках Гиппиус писала о голоде («Голодных бунтов нет – люди едва держатся на ногах, не взбунтуешь…» – 23 февраля), о зверствах ЧК («…В Киеве убили 1200 офицеров, у трупов отрубали ноги, унося сапоги. В Ростове убивали детей, кадетов, думая, что это и есть „кадеты“, объявленные вне закона».
Но вернемся к Бродскому.
Примечательно, что ровно за 10 лет до эмиграции, в 1962 году 22-летний Бродский написал это стихотворение, которое можно расценивать, как завещание поэта. Бродский верил в то, что за чертой, отделяющей жизнь от смерти есть некий иной мир, в котором все будет расставлено на свои места. И тогда «к равнодушной отчизне прижимаясь щекой», он так и останется босоногим питерским мальчишкой, в мире живых родителей и в закутке «Дома Мурузи».
И еще он напишет множество прекрасных стихов о Венеции, об Америке и о жизни, он получить всемирное признание и умрет слишком рано.
Когда Хайнц Маркштейн в Вене спросит поэта: «А скажите, Иосиф, вы считаете себя советским поэтом?» – Иосиф ответит: «Вы знаете, у меня вообще сильное предубеждение против любых определений, кроме «русский». Поскольку я пишу на русском языке. Но я думаю, что можно сказать «советский», да. В конце концов, при всех его заслугах и преступлениях всё-таки режим, реально существующий. И я при нём просуществовал 32 года. И он меня не уничтожил…»
И с этими высокими мыслями я вступил в подъезд, чтоб спустя недолго вылететь оттуда в раздражении.
Ну во-первых, меня приняли за сексота.
А во-вторых, отец Бродского в морском кителе сразу закричал, что стихов сына никогда не понимал.
Капитан 3-го ранга ВМФ СССР Александр Иванович Бродский был военным фотокорреспондентом, после войны поступил на работу в фотолабораторию Военно-морского музея. После дембеля работал фотографом и журналистом в нескольких ленинградских газетах. Мать, Мария Моисеевна Вольперт, была бухгалтером. Родная сестра матери – актриса БДТ и Театра им. В. Ф. Комиссаржевской Дора Моисеевна Вольперт. Вполне благополучная еврейско-советская семья.
– Вашему сыну Нобелевскую премию дадут… – пытаюсь достучаться.
– Эту антисоветскую награду, окститесь. Мы до сих пор надеемся, что он на завод поступит работать, профессию получит. И нет его, прячется где-то!
В понимании Бродского, поэт – это «метафизический бандит», он захватывает мир и всё в нём называет своими именами. Осмысление мира происходит как единого метафизического и культурного целого. Буквальной веры в Бога у него нет. Бродский – агностик, тяготеющий к позитивистской картине мира.