Через мгновение психованная успокоилась, тяжело дыша, снова повернулась к сцене, будто ничего не произошло.
— Дорогой! — надула я щеки, топнула ножкой, громко обращаясь к кому — то, но все три моих мужика, вместе с частью толпы, что могла нас расслышать, приняли на свой счет и обернулись ко мне, — я думала женщины Эрнела гордые воительницы, а та выглядит как бешеная самка гамадрила! — нахмурила бровки и кивнула в сторону рабовладелицы.
Та, конечно, услышала меня.
Еще один неописуемый взгляд в мою копилочку!
В карих глазах выражалась такая пылающая ярость, вперемешку с всепожирающей дикой жаждой профессионального маньяка убивать, что я аж закатила глаза, показывая ей средний палец. Хотя не уверена, что самка поняла, что это значит. Последний раз, когда общалась с детьми, меня этому научила старшая внучка — средний палец нужно показывать, как восклицательный знак предложения.
— Ну — у па — арни, — протянула я, — зверей нужно держать в зверинце. Ничего без меня не можете! — вздохнула и покачала головой.
Настолько меня разозлили ее слова и поведение с бедными худышами, что я прямо чувствовала, как по венам струится магия. Ничего не оставалось, кроме как выставить руку вперед. В ту же секунду в женщину полетело что — то сверкающее, отдающее холодом, ее руки и ноги окутались льдом, кристаллики которого поблескивали на солнце, как драгоценные камни. Не имея возможности стоять, психованная упала ничком. Тем не менее, рот ее оставался свободным для криков.
— Что ты сделала?! — орала она, — верни все, как было!
Со спокойным лицом и чистой душой пробралась к ее рабам, а краем глаза по бокам заметила мужчин, что следовали за мной тенью, укрывая от любых посягательств.
ГЛАВА 10
Окованная женщина, валяющаяся на земле, даже пыталась брыкаться. Вот за стойкость «пятерочка»! Жажда к жизни имеется, так зачем веером отбивать ее у других?
Представление развернулось на славу, вот уже сцена с приготовлениями к моему отбору никому не интересна, на замену все следят за моими действиями. Показалась, что даже некоторые из моих «отборных» мужчин наверху приподняли повязки, чтобы разглядеть, что же тут такого интересного происходит.
А я гордо шагаю к намеченной цели. Рабы психованной немного оживились, вскинули зашуганные взгляды из — под косматых бровей.
— Спокойно, — я подняла перед собой руки, силясь показать, что зла сделать не хочу, замедлилась.
Те только с ужасом вытаращились на мои ладони, из которых не далее, как две минуты назад вылетело нечто, сковавшее их хозяйку льдом. Парни кинулись врассыпную, не оборачиваясь, только пятки засверкали в дальних кустах. Я беспомощно опустила руки. На языке остался один мат.
Показалось, кто — то в толпе начал задорно аплодировать бесплатному представлению.
— Эти мужчины рабы с рождения, — прошептал прямо у уха Саадар, отчего я дернулась, — им не нужна свобода, переучить не получится, они не умеют жить в обществе, не способны писать или читать. Не уверен даже, что мнение свое у них имеется, скорее нет, чем да. Печально, но правда в том, что их жизнь заключается только в прислуживании.
— Саадар, ты глупости сейчас говоришь, — мое лицо еще больше помрачнело, — я смотрю, от гуманности и толерантности этот мир далек безбожно, — припечатала я, взяв под руку Калебирса, возвращаясь к сцене. В голову лезли давящие мысли.
Подметила, что путы на усмирившейся мадам начали подтаивать. Ну и ладно, все равно я бы их уже снять не смогла — состояние не то. Магичить получается, а вот разгребать последствия — не очень.
— Но я ведь сказал правду, — придворный маг выглядел немного обиженно, семеня сзади возле Резара.
— Посмотрела бы я на твою правду, будь ты по ту сторону баррикады. Там глухая стенка. Они не видели другого, их ломали с детства. Но если говорить, что ничего изменить нельзя, то этот прогнивший мирок таким и останется. Нужно начинать с малого. Для начала, перестать говорить, что рабство — норма, — четко проговаривала, поднимаясь по ступеням на деревянное возвышение, придерживая полы плаща.
— Сложно будет, — тихо проговорил кто — то из толпы, но, когда я бросила туда взгляд, определить, кто именно это сказал было невозможно — все делали вид, что не при делах. А еще стало понятно, что к нашему разговору прислушивались все на площади.