— Что ты творишь? — зашипела она. — Дерись давай. Не позорься.
— Как раз об этом я и хотела поговорить. Не надо драться. Тебе понравился этот мужчина, — я кивнула в сторону серого эльфа, стоящего на коленях. — Забирай. Я на него не претендую.
Брови бикинистки еще сильнее сошлись на переносице.
— Ты же хотела его, аж руки тряслись, — сказала она с недоумением.
— Ну вот, уже не трясутся. — Под ее мрачным взглядом я вытянула ладони вперед и обнаружила, что пальцы предательски дрожат. — Ну, по крайней мере, трясутся не от желания. В общем, красавец твой, а я пошла, у меня дела.
Но стоило развернуться, как плечо сдавила крепкая хватка.
— Сдурела? — с яростью зашептала соперница. Ее взгляд снова метнулся в сторону ожидающей представления толпы. — Они же решат, что ты струсила. Дом наш опозорить хочешь? А ну быстро на позицию. Даже если Исилен тебе больше не интересен, дуэль состоится.
Из гневной речи эльфийки я уловила одно.
Дуэль состоится!
И у меня затряслись не только пальцы, но и колени. Да что там я вся, от макушки до пят, задрожала как осиновый лист.
Дня не прошло в новом мире, а я уже готовилась отдать богу душу.
— И где… где мой, — я облизала пересохшие губы, — меч?
Соперница посмотрела на меня как на идиотку.
— Какой меч? Что с тобой, Алони? Это в Гремволе превозносят физическую силу, а мы ценим мастерство владения магией.
То есть дуэль будет магической? Я правильно поняла? Мы будем кидаться друг в друга проклятиями и всякими огненными шарами? Как там в той книге про мальчика со шрамом на лбу? Авада Кентавра?
— Тогда где моя… — начала я обреченным голосом.
— Что?
— …волшебная палочка?
Я умру! Погибну! Меня убьют! О, господибожемой!
Соперница растерянно заморгала:
— Какая еще волшебная палочка?
— Из бузины. С волосом тролля в сердцевине.
А-а-а-а-а! Что делать?! Я не хочу умирать! Тем более это будет уже второй раз. Скорее вытащите меня из этого кошмарного сна!
Несмотря на вопль паники в голове, внешне я оставалась спокойной — оцепенела от ужаса.
— Алони, признайся, сколько бутылок гномьей настойки ты выпила накануне?
Колючий ком застрял в горле. Не в силах вымолвить ни слова, я покачала головой.
— Ладно, — прищурилась моя соперница. — Так и быть. Раз уж ты сегодня не в форме, скажу, какое заклинание будет первым. Я направлю в тебя Огненную вуаль. Ступай, готовься.
И меня настойчиво, придав ускорение, подтолкнули в спину.
Бежать! Надо бежать! Что бы там ни твердили про позор, для женщины не стыдно проявить трусость. А даже если в этом мире и стыдно, выбора нет. Какой бы чистой, незапятнанной ни была репутация, в могиле от нее мало толку.
Я жить хочу! А Огненная вуаль это что-то опасное, даже смертельное. Что-то явно из огня, судя по названию.
Страх сгореть заживо был таким сильным, что под крики толпы я принялась затравленно озираться по сторонам в поисках выхода.
Дверь! Взгляд зацепился за деревянные створки, окованные железом, но только я приготовилась рвануть к ним со всех ног, как вдруг за спиной раздалось угрожающее шипение. Трещало пламя.
Обернувшись, я с ужасом увидела летящую в мою сторону огненную сеть.
Время словно замедлилось. Каждый удар сердца в груди был тяжелым и оглушительным. В воздухе, собираясь меня накрыть, развевалось кружевное полотно пламени.
Убежать я не успевала.
Глава 8
Мужчины-дроу не должны ревновать. Они не имеют права испытывать собственнические чувства.
Но Легрин испытывал. Он ревновал. Просто бесился, когда представлял Алони в объятиях слизняка Исилена.
Этот рохля ее недостоин!
— Да хватит уже сохнуть по белой принцессе, — устало вздохнул Нарамиль, наблюдая за раздраженным приятелем. — Ты влюблен не в живую девушку, а в выдуманный образ. Переключись на кого-нибудь другого.
Легрин только огрызнулся в ответ. Местные эльфийки слишком напоминали его мать — женщину, которая в наказание оставляла его, пятилетнего, под палящим солнцем.
Ни для кого не секрет, что под прямыми солнечными лучами серая кожа дроу покрывалась ожогами, на открытых участках тела вздувались волдыри, глаза слепли. Никогда — никогда! — темные эльфы не выходили днем из пещер, не покидали защитный магический купол, накрывающий наземную часть Лунновиля.
Но его мать… Эта злая и жестокая женщина хватала его, маленького мальчика, за руку, за тонкое детское запястье и тащила наружу, в открытое поле. Там, посреди поля, клонилось ветвями к земле одинокое раскидистое дерево. Вяз, а может быть, дуб.
Солнце на чистом голубом небе палило нещадно, жгло листья, но под пышной кроной дерева колыхалась спасительная тень. В этой тени мать оставляла Легрины до вечера. Снимала с него защитную накидку с капюшоном и бросала ребенка одного на узком клочке безопасного пространства. А он, испуганный до такой степени, что даже не мог заплакать, жался спиной к шершавому древесному стволу.