— Нет, — рассмеялась я, — спасибо. Мне ничего не нужно. Хотя… Салина. Попроси, пожалуйста, у господина Гририха несколько листов бумаги и перо.
— Хорошо, Малла. Я скажу.
Сестра с Зарной убежали, а мне стало так легко и хорошо. Что такое три дня? Да ничего. Я как раз успею не спеша мысли в порядок привести. Зато как я негодяю этому пощечину влепила! От души!
Наверное, Салина сразу же пошла к господину Гририху с моей просьбой, потому что не прошло пяти минут, как он заглянул ко мне на дольку и передал несколько листов бумаги и перо с чернильницей.
Я присела за стол и положила перед собой чистый лист. Было немного страшно. Я растерялась даже, не зная что, как и в каком порядке писать. Посидела немного, глядя на пустые строчки и одинокую кляксу посреди листа… я пока не научилась не ставить кляксы.
И решила, что запишу вопросы в том порядке, в каком они придут ко мне в голову. А уж потом буду разбираться, в каком порядке нужно искать ответы. Писать решила по-русски. Никто не прочитает, и на генарском я еще читала и писала с трудом.
Но все вопросы исчезли. И если утром у меня голова пухла от вопросов и нерешенных проблем, то сейчас я не могла вспомнить толком, о чем тогда думала. Поэтому первый вопрос звучал: «Почему я забываю о том, что было, о том, что я хотела, о том, о чем я думала?» Все же я никогда не была забывчивой. И я всегда любила помечтать, пофантазировать, представить как мы с Орландо будем жить, если он перестанет пить. А сейчас я стала какой-то чересчур приземленной. И мысли у меня исключительно о сегодняшнем дне. И даже сейчас я уже забыла то, что беспокоило меня буквально пару часов назад.
И это как-то совсем неправильно. Может быть это побочный эффект от ведьминского колдовства, от кокона этого, которым они мою беременность от глаз людских прячут? Вот и второй вопрос.
А еще они обещали спрятать меня до самых родов. Но вот что я буду делать потом? Я ведь сколько раз пыталась об этом подумать, но… всегда находилось что-то более важное, чем мое собственное будущее. Пасынки какие-нибудь на помидорах… или подготовка к колхозному собранию…
Я сидела, размышляла, записывая все непонятные для меня моменты. Например, зачем ведьмы мне помогают? И почему я так слепо доверяю им? И зачем за мной следят его величество и его сиятельство? Ведь если они не знают о моей беременности, а они о ней не знают, то зачем им это нужно? Да, даже если знают. Сомневаюсь, что они следят за каждой вдовой, которую определили во вдовье поселение. А значит нужно узнать, чего они хотят от меня?
Листок очень быстро покрывался вопросами. Я не думала над ответами, сосредоточившись только на записи сами вопросов. И с каждым мигом понимала, эта непонятная забывчивость неспроста. Так не бывает, чтобы память работала там избирательно.
Потому что все мои вопросы однозначно складывались в четыре группы: ведьмы, братья и господин Орбрен, ребенок и… Дар. Или Дары? Ведь Дар огородничества у меня никуда не делся. А еще я очень быстро стала довольно сносно разбираться в местных травах, и если постараюсь, смогу определить состав ведьминского напитка, осознала я только что глубину своих знаний. А еще Дайра назвала меня песенницей. А когда мы ехали из города я вылечила господина Гририха. Я же слышала, как Вилина говорила, что ему стало намного лучше и он перестал стонать по ночам от боли. И это совершенно неправильно. Уж то, что у каждого человека может быть только один Дар, я за эти три месяца узнала точно.
Чем больше я писала, тем быстрее вспоминались вопросы, и тем яснее становилось: кто-то каким-то образом зачем-то воздействует на меня. И этими кем-то могут быть либо ведьмы, либо братья с господином Орбреном.
— Ты не понимаешь! — услышала я крик последнего прямо под моими окнами. Причем даже по одной фразе было понятно, что ссора продолжается довольно долго. — Ее нужно отвезти в столицу, чтобы вывести на чистую воду!
— Это ты не понимаешь, Орбрен, — тихо отвели господин Гририх. — Ты давно виделся с братьями?
— Месяца четыре назад, — буркнул господин Орбрен. Наш председатель умел в два счета успокоить даже самого крикливого купца, это мне Салина говорила.
— А Указ? Я думал, это ты постарался.
— Нет, — зашипел сквозь сжатые зубы негодяй, — это не я… я только перехватил его в канцелярии в Варде…
— Так съезди в столицу, — послышались легкие хлопки. Кажется, наш председатель похлопывает собеседника по плечу, — покажись, сообщи, что жив и здоров.
— Они знают, — еще более мирно ответил негодяйский негодяй, — у меня их амулет.