– Я знаю, что ты не спишь, – произносит отец.
Касаюсь припухшей скулы. Больно! Страх удара сковывает тело, но удара так и не следует.
Поют птички.
Осторожно приоткрываю глаза: в салоне полумрак, вокруг – деревья. Птички поют очень весело.
Отец то ли в секту хочет затащить, то ли в рабство продать. А может, принести в жертву разгулявшейся шизофрении?
– Уже скоро. – Отец поворачивается, и я отодвигаюсь: его взгляд безумен, дрожащие губы искажены страшной улыбкой.
Он плачет. Густые чёрные ресницы торчат мокрыми пучками, блестящие дорожки сползают по щекам, а на рубашке – тёмные влажные капли.
– Ты меня убьёшь? – выдавливаю я.
– Нет, – смеётся он. – Сейчас для меня нет ничего ценнее твоей жизни!
Хочется верить. Только от ужаса внутренности сжимаются, а зубы норовят постучать друг о друга.
– Пойдём, – безумно улыбающийся отец протягивает руку.
Вжимаясь в дверь, лихорадочно шарю сзади, пытаясь отыскать в кармане телефон, но его нет, и сумочки с документами тоже нет. В салоне всё гладкое, хорошо прикрученное: ничего не оторвёшь, чтобы использовать вместо оружия. Может, в лесу попадётся крепкая палка? Или камень?
А пока надо изобразить покорность. Опустив взгляд, киваю.
Отец выходит из машины. Резко отворив дверь со своей стороны, бросаюсь на улицу. Затёкшая нога подламывается, немеет от тысяч щекотных уколов. Тут же отец вздёргивает меня вверх.
– Доченька, – он обнимает меня и подхватывает на руки. – Я никогда не был так рад тому, что ты у меня есть.
От ужаса стискивает горло. Лихорадку мыслей сбивают отдалённые голоса.
Где-то рядом люди. Враги или надежда на спасение? Оглядываюсь, пытаясь понять, где мы, но кругом деревья. Кажется, журчит вода. Голоса звучат ближе. Между кустов вспыхивает оранжевый глаз костра.
Люди. Здесь люди! Они жгут костёр. Пахнет шашлыком…
В стороне за деревьями и кустами вспыхивает белый свет. Гаснет. Опять вспыхивает. Будто подмигивает…
Зачем я волнуюсь? Чего боюсь? И лес, и странное поведение отца – всё это неважно. Главное – мерцающий свет. Надо к нему подойти, слиться с ним. Свет – только он имеет значение.
Почти не чувствую, как соскальзываю с рук отца. Шагаю к сиянию, но отец толкает меня в сторону.
– Пусти, – я тянусь к мерцающему свету.
Перехватив под рёбрами, отец тащит меня в сторону, подальше от костра. Стучу по его руке кулаками, царапаю: мне же надо туда, к свету. Обязательно!
Протащив сквозь кусты, отец ставит меня на траву. Придерживает под рёбрами, теперь позволяя идти к неведомому восхитительному свету.
К нему иду не только я: светловолосая девушка в платье и дерзких розовых кроссовках ломится сквозь кусты прямо к источнику мерцающего сияния.
Глава 2
Приоткрываю губы её окликнуть, но отец зажимает мне рот ладонью, шипит на ухо:
– Тихо!
Ну и ладно, главное – разрешает двигаться к свету.
Трещат кусты. Мы входим в них по проторённой блондинкой дорожке. Та с остервенением раздвигает ветки, оставляя на них нити и лоскуты платья. Краем сознания отмечаю, что ей, наверное, больно, но почти сразу мысли пронзает непреодолимое желание добраться до источника пульсирующего света.
Блондинка первой прорывается сквозь кусты.
– А-а-а-а! – раздаётся оттуда мужской голос.
Отец отодвигает меня за спину. Я бросаюсь вперёд, но он, ловко придерживая меня, пробирается первым. Замирает. Выглядываю из-за его плеча: посередине поляны стоит мерцающий столб, и я хочу подойти, всё во мне жаждет коснуться его…
– Кто я? Где я? – рыдает сидящий перед блондинкой мужчина в балахоне.
Отвернувшись от него, она касается столба – и исчезает.
– Пора! – Схватив меня под мышку, отец проносится через поляну к столбу и вдавливает меня в него – сквозь него, в парализующий холод. Почти мгновенно исчезает и холод, оставив меня в мире без ощущений, без эмоций.
ХЛОП! ХЛОП! ХЛОП!
Сумрачно. Меня придавливают к каменной стене. От испуга перехватывает дыхание. Но это всего лишь отец. И носатый брюнет в сюртуке. В рот пихают что-то кисло-ватное.
– Ешь, а то умрёшь, – шепчет отец. От неожиданности шире распахиваю глаза. Мы в каменном зале. За плечом отца белеет лохматая голова блондинки.
– Ешь, глотай, – настойчивее требует он.
Гудят голоса, эхо – всё звенит. Челюсти будто сами двигаются, пережёвывая кислую гадость. И сглатывает её тело само собой.