Пока Милад говорил, его ладони жадно и жарко скользили по телу Даны. Она вырывалась, как могла, но что хрупкая девушка против такого молодого, крепкого, сильного зверя? Иначе Милада было и не назвать, так одурел! Отбиваясь, Дана случайно попала по его лицу. Будто пощечиной… будто в ответ на недосказанное признание, расцвели царапины на щеке. Милад на миг замер, а Дана выпалила:
– Отпусти меня! Пусти! Я люблю его!
А дальше… как с цепи он сорвался.
– Зато он тебя не любит! А я – да! И докажу тебе!
Странный способ доказать Милад выбрал. Завалил он Дану на сено душистое, даже теплое еще после солнечного дня. Сильные ладони зашарили по груди, по ногам, задирая ткань, путаясь в ней. Дана извивалась, пыталась вырваться, а Милад… будто утешал ее по-своему, по-больному как-то. Когда губы его оставляли бесчисленные поцелуи на лице, на шее, на ключицах, показавшихся из разорванного выреза. А он шептал, как безумный:
– Что ты, глупая? Не нужна ты ему! Мне нужна! Хорошо тебе со мной будет!
Хорошо не было. Было больно и страшно, и обидно до слез, и гадко до дрожи, что кто-то, кроме Теодора, коснулся. Когда опомнился Милад уже после, то нашел на сеновале чей-то жилет старенький, набросил поверх разорванного платья Даны. Трясло ее. Только не от холода.
– Не реви, Данка, – Милад неуклюже приобнял ее за плечи, – женюсь на тебе, не боись.
Он даже попытался поцеловать в макушку, в запутавшиеся волосы, в которых забилось сено. Дана вскинула взгляд залитых слезами глаз. И кажется, кричала что-то, гнала от себя… сама слов не запомнила. Да только Милад отшатнулся и сам ушел, низко понурив голову. Сам, как больной.
Пытался Милад приплестись к ней домой, как пес побитый. Раз, второй не пустила, еще и дверь подперла, да всю ночь не спала, дрожала. А в очередной, когда уже месяца два минуло, если не больше… распахнула дверь, бледная, как смерть. Дана отступила назад, пошатываясь, Милад аж испугался. Бросил нарванные полевые цветы прямо на пороге, подхватил ее, усаживая на лавку, прикрывая дверь за собой.
– Что с тобой? Заболела, небось?
– Не заболела, – горько улыбнулась Дана. – Понесла я, Милад. Ребенок у меня будет.
– От меня? – прошептал Милад, опускаясь на колени перед лавкой, беря в свои руки заледеневшие ладони.
Дана отдернула их, пряча лицо в руках, заливаясь слезами. Все знали, как обсуждают гулен, которые без мужа в подоле принесли! А она еще и сирота. Защитить некому, позаботиться тоже. Как самой ребенка прокормить, как с хозяйством справиться? Жизнь крестьянская, она сложная!
– Вот дура! – рявкнул Милад, ударяя кулаком по лавке рядом с Даной так, что она вздрогнула. – Что ты удумала себе?! Чего мне не сказала?! Завтра же в церковь пойдем! Что я, дитя своего не выращу, если бог нам его послал?! Своего же, Дана?
Последние слова он произнес тихо-тихо. Дана сделала вид, что не услышала. Ведь в сердце затеплилась надежда, вдруг и правда от Теодора этот ребенок. Если от него ни весточки, если позабыл ее, то пусть хоть подарок последний останется. Дитя от него под сердцем.
Глава 13
– Дана! Дана, что с тобой?! – донесся голос Теодора, как сквозь воду.
Я ощутила его сильные руки на своих плечах. Он встряхнул меня, но похоже, позаботился. Ведь пришла в себя я в резном деревянном кресле, стоящем возле его стола. О. Не многим, наверно, разрешалось посидеть за рабочим столом самого короля! А он сам наклонился ко мне, с тревогой убирая с лица прядь волос.
– Я… слишком глубоко упала в воспоминания. Настоящей Даны, – я облизнула пересохшие губы. – Наверно, они были… слишком травмирующими для нее. Вот я и отреагировала настолько. Точнее, тело. Это физические реакции.
Теодор нахмурился, между его бровей пролегла морщинка. Он налил мне воды, протягивая кубок с изысканной резьбой. Наверно, свой? В голову полезли всякие глупости из любовных романов, которые я читала в юности. Про всякие там непрямые поцелуи. Уже тогда, в нежные четырнадцать, мне казалось это ерундой и приукрашиванием! А теперь… я невольно смутилась, подумав о том, что мои губы коснутся там, где еще недавно проходились его. И о том, как еще недавно мы целовались, как безумные. Я нервно облизнула губы и отпила прохладной воды. К счастью, они помогла освежиться и окончательно прийти в себя.
– А теперь по порядку. И… желательно в выражениях моего мира, – Теодор потер переносицу, видно, слово «травмы» в его мире рваных ран от мечей с душевными переживаниями никак не вязались.
Я опустила взгляд на кубок в своих руках. И будто бы забыла про то, что Теодор не видел того, что увидела я.
– Дане было очень страшно в тот момент, обидно и больно. И похоже, я слишком глубоко погрузилась в это воспоминание. Наверно, именно оно ее и сломало. Ведь после этого… Дана словно стала куклой. Послушной, безвольной. Но она часто тосковала по тебе. Из-за этого Милад и бесился, что даже спустя столько лет ты все еще остаешься соперником, которого ему не победить. Первая любовь не ржавеет. Дана сохранила ее в сердце, так и не отпустила грусть по тебе…
По моим губам скользнула невеселая улыбка. Ведь если даже Дана, пылкая любовь молодости, не обрела счастья с Теодором, то что говорить обо мне? Просто попаданке в ее теле, когда он уже не влюбленный парнишка, а уверенный в себе и разочарованный в других мужчина. Еще и женатый на другой, пусть и той еще гадюке. Но мое сердце забилось чаще, когда Теодор вдруг хлопнул ребром ладони по столу, громыхнув:
– Довольно! Она вышла замуж за другого.
Я накрыла руку Теодора своей, погладив кончиками пальцев.
– Дай рассказать, как все было.
Он кивнул, и я начала свой рассказ. Тихо-тихо, отставив в сторону кубок и глядя куда-то в пустоту. Ведь хотя это и произошло не со мной, рассказывать было неприятно. Когда я закончила, в комнате на минуту повисло молчание. А потом Теодор присел на корточки рядом со мной, беря мои ладони в свои, слегка поглаживая.
– Прости, – тихо выдохнул он.
– За что? – я спокойно повела плечами. – Я не Дана. Не та девушка, которая провожала тебя и отчаялась, решив, что не дождется обратно.
– Прости, что не знал об этом и задевал тебя, – Теодор настойчиво сжал мои ладони слегка сильнее. – И из-за этого… ты вспомнила так ярко, что тебе стало плохо.
– Ты так заботлив, Теодор, – тепло улыбнулась я. – Милад никогда…
Теодор дернулся так, будто по нему прошлись плетью. Он взвился на ноги, горячо и зло выпалив:
– Я больше не желаю даже слышать его имени! И лучше бы этому псу не попадаться мне на глаза. Иначе пусть пеняет на себя!
И по тому, как опасно потемнели глаза Теодора, я поняла, что король Сальмира слов на ветер не бросает.
***
В эту ночь Миладу было не до сна. Мерещилось, что кристалл, лежащий возле подушки, то и дело мерцает, поблескивает магией. Будто он напоминал о себе, манил поскорее все проверить. Милад откинулся затылком на подушку, закрывая глаза. И тут же провалился в сон.
Там он очутился в королевском дворце. Никогда там не бывал! Но ярко, как наяву, видел просторные залы, белые каменные стены, росписи роскошные на потолках. Бродил среди резной деревянной мебели, ступал по дорогим коврам. Дворец казался пустынным, только откуда-то издали доносилась бойкая музыка. Все быстрее, быстрее, быстрее… Вспоминались весенние праздники, на которых под такую молодежь выплясывает, пока сердце из груди выпрыгивать не начнет. Здесь, в безлюдных залах, было зябко и муторно. Так что Милад пошел на звук. Он все шел и шел по путаным коридорам да комнатам, пока не оказался перед распахнутой дверью. Через нее и увидел Драго.
Он танцевал в компании других мальчишек. Правда, они выплясывали вокруг, в черных, более скромных кафтанах, рубашках да штанах. А Драго разрезвился в самом центре, широко раскидывая руки, широко улыбаясь. Свет свечей играл на его одежде, расшитой золотыми, красными, огнистыми нитями. И каждая блестела, сверкала так, что глаз резало!