— Я жду.
— Чего? — голова работать отказывается. Совсем.
— Когда ты позвонишь! — она специально делала ударение неправильно, лишь бы окончательно выбесить меня.
— А вам так и не пришёл тот учебник по красивой и правильной речи? Простите, хоть это и я его вам подарила, но повлиять на ускорение его доставки не могу.
Даже под толстым слоем маски было заметно, что её лицо побагровело от злости.
— Да как ты смеешь ТАК со мной разговаривать, сопливая девчонка! — от её визга мои барабанные перепонки готовы были лопнуть. — Я, почётный житель нашего города, ветеран труда…
Иногда мне кажется, что большую часть свого "титула" она сама же и выдумала. И при каждом удобном случае она жужжала о нем каждому встречному-поперечному, посмевшему перейти ей дорогу.
— … а ты ничем не лучше своей бабки потаскухи! Яблоко от яблони, как говорится.
В следующую секунду по всему подъезду прошло эхо от визга держащейся за сломанный нос ведьмы.
До самой смерти бабушки эта дрянь портила ей жизнь. Школьная жизнь — испорченные вещи, выкинутые в окно тетради с контрольной работой, обрезанные косы; военное время — вечные лже-доносы командирам; её первая работа в хорошей высокооплачиваемой фирме — увольнение в первый же месяц; увела прямо перед свадьбой её первую любовь, Евдокима Прохоровича; и эти вечные скандалы по любому поводу в этом доме. Эта стерва ещё и после смерти бабушки смеет её оскорблять.
— Еще раз, — говорю тихо, еле сдерживаясь, чтобы не закричать, — услышу от вас хоть слово о моей бабушке, я спущу Шокера с поводка. И это сойдёт мне с рук. А сейчас вон отсюда! — последнее слово кричу, разрывая горло.
Сил моих больше нет. Я с грохотом закрываю перед кровоточащей рожей ведьмы дверь, не без удовольствия отмечаю, как её лицо искажается от злобы.
Устала. Как же я устала от сегодняшнего дня. Облокачиваюсь спиной на холодную дверь. Ноги не держат и я сползаю на пол и прячу слезы в сложенных руках. Какая же подлая женщина! А она продолжала там стоять и кричала, что вызовет полицию и меня выселят. Ну что ж, удачи ей. А у меня есть дела посерьёзнее.
На ватных ногах я вернулась в комнату. От увиденного сонность, как рукой сняло, а в области живота все болезненно скрутилось. На полу лежал Шокер, связанный какой-то светящийся верёвкой. А на стуле никого. С него лишь свисали полоски скотча. Мой крик заглушила мужская ладонь.
Допрос с пристрастием и без (2.3)
— Тише, человечка! — ухо опалило горячее дыхание. — А вот теперь мы поговорим на моих условиях.
После этих слов путы на Шокере сильнее затянулись, и мой несчастный мальчик жалобно заскулил. Первую попытку дать нахалу локтем по ребрам пресекли сразу же. Его рука зажала меня, словно в тиски, не давая возможности пошевелить руками. Вместо отборного русского "эльф" услышал только мое грозное мычание. Его мерзкую улыбку я ощутила кожей. Укусить бы его, но его широкая ладонь плотно сжимала мой рот, не давая сделать и нормального вздоха. Но, на его несчастье ноги все же были свободны. Со всей силы я надавила пяткой на пальцы "эльфу". Характерное шипение за спиной была словно музыка для моих ушей.
Но, вместо того, чтобы ослабить хватку, псих эльфийской наружности вздернул меня. Теперь я не доставала даже кончиками пальцев до пола.
— Допросишься же! — прошипели мне в ухо. — Nifama urme.
На секунду комнату осветила яркая золотая вспышка, на миг ослепляя, и над Шокером закружили три призрачных золотых меча.
— Еще раз выкинешь какую-нибудь глупость, и твоя псина превратится в решето.
От этих слов у меня внутри все заледенело, а сердце болезненно сжалось. Нет! Только не Шокер! Ему и так от жизни досталось. Он уже был на грани смерти!
В подтверждении сказанному, эти мечи зашевелились, касаясь кожи беззащитного пса. Тихий скулеж вызвал тихий смех у "эльфа".
Подонок!
Наслаждаясь своей маленькой победой, этот псих совершил за рамки вон выходящее — он коснулся губами пульсирующей жилки на шее, посылая по всему телу электрические разряды. На одном прикосновении он не остановился — его горячие губы жадно посасывали нежную кожу на шее.
Да что он себе позволяет?!
Наверное, мне не стоит говорить о том, что упирается мне в поясницу.
С моего лица руку убрали. Я, наконец-то, сделала нормальный глоток воздуха. Ладонь, сжимающая мне рот, перебралась на живот. Меня сильнее прижали к своему горячему телу.
Пока псих был занят лобызанием моей шеи, я готовилась громко кричать и звать на помощь. Набрав в грудь побольше воздуха, я закричала, что есть силы. Точнее, мне показалось, что я кричу. Но на деле — из горла не вылетело ни звука, ни хрипа.