— А какая была пропорция? Сколько у меня еще времени? — осторожно поинтересовалась. Тут надо быть осторожной! С одной стороны, нельзя, чтобы появились вопросы к моей компетентности, с другой — знать, когда меня вырубит, необходимо.
— Все как обычно, к обеду я бы рекомендовал вам вернуться во дворец, — совершенно спокойно заметил мужчина.
Ага, счас! Уже бегу, волосы по ветру! Это что, специально, чтобы принц меня прикопал, пока сплю? А может, и надругался? Хотя нет, это уже глупости! Характер у Джеймса, бесспорно, гадский, но не подлый.
— Я останусь тут, — совершенно ровно заметила, — и вот еще подскажите, как мне вас лучше называть? — спросила, чтобы сменить тему.
— Вы забыли мое имя? — Выражение лица секретаря не изменилось, хотя он не смог скрыть доли удивления в голосе.
— Нет, но мне кажется, вы заслужили, чтобы я называла вас как-то по-другому, более дружески, что ли, — несколько скомканно парировала я. А в ответ получила такой взгляд, даже не по себе стало.
Глава 16
Джеймс
Сознание возвращалось медленно, сумбурно, толчками, словно в меня его кто-то вливал, как лекарство. Хотя вполне возможно, что так оно и было. Я находился где-то на границе безвременья, и от меня требовали сделать выбор, вот только я никак не мог уразуметь, ни какой выбор необходимо совершить, ни из чего надо выбирать, ни тем более почему! Это зарождало во мне волну негодования, когда же я в сердцах крякнул, что выбираю самый полезный способ, тени, ранее требовавшие ответа, отступили, а я каким-то чудом смог открыть глаза, в которые нещадно слепило утреннее солнце.
— Он пришел в себя! — раздался радостный вопль почти возле самого уха, заставив меня недовольно поморщиться, так и оглохнуть можно.
— Ваше Высочество, как вы себя чувствуете? — Надо мной тут же склонился лекарь, но меня интересовал совсем другой вопрос.
— Где Анна? — спросил я резким и несколько осипшим голосом. Вспомнив все, что произошло во время маскарада, мне очень хотелось поговорить тет-а-тет с моей фавориткой. Схватить ее за волосы, приподнять над землей, дернуть пару раз, чтобы вся дурь из головы выветрилась, затем распластать на столе, поднять юбки так, чтобы были видны те самые чулочки, которые она мне демонстрировала на балу, только вид сзади. Больно и сладко отшлепать, чтобы до слез и стонов, а затем продолжить то, на чем мы остановились до того, как эта зараза плеснула мне яд в лицо. Может быть, даже одолжив у нее ее же плетку.
От возникшей в голове порочной и жаркой картинки я поперхнулся воздухом, и с губ сорвался стон.
— Ваше Высочество, с вами все в порядке? У вас ниего не болит? — Надо мной раздались еще более встревоженные голоса, а мне захотелось грязно чертыхнуться. Почему никто не отвечает на мои вопросы?
— Относительно, — тут же предпринял неудачную попытку сесть, — но я спросил, где моя фаворитка? — последнее слово произнес уже по слогам, буквально буравя взглядом лекаря и Августа, которые наседками кружили надо мной.
— Мисс Бонд ушла вместе с тайной канцелярией, — тут же с ехидством заметил лекарь, — нечего было вам яд в глаза плескать, — не удержался он, а я нахмурился. Этот поворот событий мне не нравился. Я хотел сам решать, что делать и как наказывать Анну. Хотел наслаждаться ощущением, что она полностью в моей власти и зависит от меня, тайная канцелярия тут явно была лишним третьим колесом.
— Я уверен, что тайная канцелярия быстро во всем разберется и вернет нам дорогую мисс Бонд, не сомневаюсь, что это простое недоразумение. — Церемониймейстер вступился за Анну, чего я от него не ожидал. С каких это пор и он неровно дышит к моей фаворитке?
— Плеснуть ядом в лицо — это случайность? — еще с большим сарказмом поинтересовался лекарь, глядя на Августа, как на умалишенного.
— А что бы было, если бы я выпил то, что находилось в том кувшине? — поинтересовался я, уже примерно представляя себе ответ.
— Вы бы умерли, ну или сначала в муках потеряли магию, а затем в еще больших муках умерли, — совершенно спокойно констатировал лекарь.
— Получается, она меня спасла? — поразился я.
— Очень своеобразно, если так можно выразиться, — еще более недовольно заметил лекарь.
Я позволил себе проваляться в постели почти весь день не потому, что у меня не было сил, отнюдь. Мой расчет был прост и коварен: Анна вернется, и пристыдить ее, лежа в постели и изображая тяжело больного, будет проще. Затем она начнет извиняться, просить прощения за свой необдуманный поступок, и я, разумеется, ее прощу после пылких и жарких объятий в постели.